Леха поесть любил. И выпить тоже. Собственно, открывашка ему была и не нужна. Пробку Леха мог спокойно открыть об ремень, об стол или просто зубами. Не раз проделывал такой трюк – зубы у него, слава богу и родителям, были что надо. Проволоку мог перегрызть на зависть обладателям многочисленных кариесов. Но Федор – интеллигент, елы-палы, питерский – нормально вскрыть «Балтику» не дал. Он утверждал, что пиво тоже надо пить культурно, а не стучать бутылкой об стену купе или оставлять зазубрины на краю стола, как все нормальные граждане. А потому – иди, ищи открывашку.
Ну Леха и пошел по доброте душевной. Хотя ведь уже с утра мог по закону послать сержанта подальше, не указ он ему больше. Но… пошел. Кореш ведь, как-никак, хотя и сильно культурный для армии. Мать Лехина, бывшая учительница русского языка из Воронежа, которой он в письмах рассказывал про своего больного на голову друга, все время того нахваливала и ставила в пример. А сына родительские предпочтения не вдохновляли. Он совершенно искренне не понимал, как это можно в свободное от службы время вместо того, чтобы естество ублажать, погружаться в медицинский справочник, где, прости господи, и по-русски то ничего нет, сплошная латынь. Но мать почему-то полагала иначе и устремления друга только приветствовала, хотя ни разу в жизни его не видела. Может, надеялась, что и сын ее за наукой потянется. Леха поначалу даже обижался – он-то вообще читать не любил, это занятие было для него пустой тратой времени, – но мать уважал, а потому как-то привык считать, что сержант умнее. Тем более что по армейским законам так оно и выходило.
В целом же Леха любое начальство не одобрял и руководствовался исключительно порывами взлелеянного с младенчества гонора, а потому хоть книжками и не баловался, но все равно ощущал себя не глупее остальных. Именно из-за такого вот паскудного свойства своего характера он немало суток сиживал на губе, вместо того чтобы доблестно служить Родине. И на базе, и на корабле. Слишком уж часто хамил офицерам, а они, понятное дело, такого анархизма не одобряли. Один раз капитан чуть даже не сорвался на рукоприкладство – не понравилось ему, что Леха не по уставу ответил. Но обошлось.
Успокоился Леха только к середине службы, да и то после того, как попал под начало Федора. Поразил тот его странными словами и не менее странными ругательствами. Однажды, когда сержант обозвал его «верным опционом», Леха даже не понял: отстегали его или похвалили. И от подобных командирских выражений, совершенно несовместимых с Лехиными представлениями о загибах и приколах, он часто стал впадать в задумчивость и даже перестал хамить офицерам. Что сразу же сказалось на общих показателях взвода по боевой подготовке и особенно дисциплине. Взвод и так был не из отстающих, а тут вообще вперед вышел. Леха ведь стрелял и бился в рукопашную лучше всех остальных бойцов. Оттого и ходил гоголем.
Собственно, Федор Чайка по всем армейским понятиям был немного странным сержантом. Сразу же после учебки его невообразимым приказом свыше (в армии еще и не такое бывает!) временно откомандировали медбратом в санчасть. Место, безусловно, хлебное. Если служить неохота и пораскинуть мозгами, как следует, то можно там и до конца службы зависнуть. Федор же, наоборот, приложив массу усилий, добился-таки перевода в боевое подразделение, а приобретенный санитарный опыт при случае всегда с удовольствием использовал. Например, когда Петруха Черный при десантировании с корабля сломал себе ногу, он весьма сноровисто помогал капитану Пантелееву обрабатывать рану и накладывать шины. Видимо, полученные в медбратстве навыки неплохо закрепились.
Сам Леха до армии болел редко – природа наградила его отменным здоровьем, – а потому того, что имелось из средств спасения страждущих в армейской санчасти, в упор не видел. Да и, к слову сказать, там от всех напастей применяли в основном бинты и зеленку. Где-то нагноилось – зеленка. Руку вывихнул на тренировке – бинты. Физиономию перекосило – зеленка. Горло застудил – бинты. Иногда медикаменты сочетались – бинты плюс зеленка, но общий список никогда не менялся. Леху это не напрягало. Солдат должен быть здоровым, болеть ему просто некогда. Надо Родину защищать.
По прошествии времени Леха узнал, кто у сержанта родители, и все стало ясно. Папа Федора – не последний хирург в Питере – ежедневно оперировал людей в каком-то медицинском институте. Лехе такое умение казалось чем-то запредельным. Он больше был специалистом по другому профилю – челюсть кому-нибудь сломать или ребро, например. А вот чтобы потом все это выправить и на место пришить, что отвалилось – тут мозг должен иначе соображать. Сержант же в этом шарил, отчего среди бойцов заработал законную кличку «Доктор», хотя сам еще почти никого и не пользовал. Но по большому-то счету он питал несомненное пристрастие к истории, а отнюдь не медицине, о чем недвусмысленно свидетельствовали книги, прочитываемые им от корки до корки.
Читать дальше