Евгений Красницкий: Отрок. Бешеный Лис (Часть 3-4)

— Не уговаривать надо, а плату прелагать. И остальным тоже! «За спасибо» никто работать не будет. Я поэтому Никифору плату за обучение и не назвал — сам пока не знаю, но получится недешево!

— Но для себя-то мы людей за бесплатно учить будем! Вернее, за счет тех, кто платить будет. Только вот этих-то, чему учить станем?

— Тому же самому, — решительно заявил дед — знаний лишних не бывает!

— А ратнинцев, если родители их к нам пошлют?

— Кхе! Да, тут подумать надо…

— Деда, опять так же: какая цель? Вот у нас, как бы, два вида учеников. Первый вид — охранники купеческих караванов. Их учим воевать с татями, малым числом, посреди пустой дороги, и при этом защищать караван с людьми и скотиной. Второй вид — ратнинцы. Их учим воевать в составе десятка и сотни. Воевать в строю, против таких же ратников, брать на щит укрепленные места или, наоборот, защищать и… все такое прочее. Получается, что совсем разных людей учим. Точнее, сначала, когда бойца самого по себе готовим, всех можно учить одинаково, а потом разделять: одних в охрану, других в кованую рать. А вот своих, как учить?

— Верно в твоих книгах написано: все от цели зависит. — Дед сожалеющее вздохнул. — Эх, мне бы в твои годы такой отец Михаил попался… А своих… Своих надобно всему учить! И тому, и другому.

— Тогда получается три этапа… э-э… три срока обучения. В первый срок учим всех одному и тому же. Потом разделяем: охрану учим одному, ратнинцев другому. Наших людей учим вместе с ратнинскими. Потом, в третий срок, учим наших тому, чему учили охрану. Так?

— Вроде бы, так. Кхе! Хитер ты, Михайла, наши-то лучше всех выучены будут!

— Так для себя!

— А для сотни? Я сотню не брошу, какая бы она ни была!

В голосе деда слышалось не просто упрямство, что-то в тоне, которым были произнесены эти слова, «зацепило» Мишку, напомнило нечто из ТОЙ, прошлой жизни. Да! Таким же тоном говорили мужики, отказывающиеся выбросить партбилеты, после указа Ельцина о запрете Компартии. Обычные мужики: строившие, воевавшие, растившие детей, непричастные ни к репрессиям, ни к злоупотреблениям, ни к маразматической дури «партстарцев», ни к перестроечной шизофрении.

«Именно так! Он с этим вырос, с этим и умрет! Отказаться от Ратнинской сотни, для него, то же самое, что отказаться от всей своей прошлой жизни. Всё видит, всё понимает, но рушить то, что создавалось в течение столетия, и сам не будет, и другим не даст. Значит, и разговор надо строить соответствующим образом».

— Во-первых, деда, для сотни мы и так выучим ребят лучше, чем если бы школы не было. А во-вторых… Деда, а ты когда-нибудь думал, почему сотня потихоньку все хуже и хуже становится? Только не говори, что люди мельчают или, что жирком от спокойной жизни поросли. Для того, кстати, деды наши и воевали, чтобы внукам лучше жилось. Ты сам говорил, что для одних воинское дело обуза, а для других — нет. Можешь общую причину указать, которая часть людей от воинской жизни отваживает?

— Кхе! Общую для всех? — Дед задумчиво поскреб в бороде. — Больно мудрено! У каждого — свое.

— Ну, тогда перечисляй: у кого — что.

— Перво-наперво, всегда есть людишки ленивые, дурные или просто слабые.

— С этими уже ничего не сделаешь — балласт… э-э… лишний груз, мусор.

— Верно, мусор. Но они опасны, потому, что лень и дурость заразительны. Они и других за собой тянут. Всякий лентяй норовит трудягу дураком выставить, слабак, сильного человека — зверем тупым, а трус, храбреца — сумасшедшим. А если таких много становится, то — все: ни порядка, ни дела серьезного, ни работы добротной. Все как гнилая тряпка расползается!

«Точно по Гумилеву! Субпассионарии: „Будь таким, как мы!“ Какая же ты умница дед!»

— Деда, из сотни таких не выгнать, они только за чужими спинами выжить и могут. А вот из своей дружины — запросто! Да и выгонять не придется, они туда и не попадут. А другие причины?

— Да вот, хотя бы, Степан-мельник. Мельница-то не его — общинная. Он у старосты уже несколько раз ее выкупить хотел, но не вышло. Теперь, похоже, свою ставить собирается. Сейчас плата за помол в сотенную казну идет, а если мельница у Степана своя будет, тогда плата ему пойдет. Ему воинское дело только помеха, ну, разве что, прикрытие, чтобы податей не платить.

Еще… Кого бы еще вспомнить? А! Да дядька твой — Лавр! Он, как с мечом разомнется, так на следующий день тонкую работу делать не может — руки чувствительность теряют. А ведь талант у мужика! Но если воинское умение не поддерживать, убьют. Вот и выбирай!