Евгений Красницкий: Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)

— Эх, Лукаша! — Тон деда стал уж и совсем задушевным. — Да у меня двоих родичей и вообще застрелили. Правда, не в доме, а в лесу. Не слыхал?

— Гм…

— Это молодежь, Лукаша, нынче торгуется так — гривна с мелочью и болт в придачу.

— Да… Торговаться… Гм… По-разному можно… — Пробормотал десятник и вдруг вызверился: — Баба, скройся!!!

С крыльца дома Афони кто-то шмыгнул в дверь. Лука мрачно окинул взглядом растерянно стоящего посреди двора своего подчиненного.

— Я тебя, Афоня, доли лишил, а ты меня — своего десятника — кривым ходом обошел. Подумай теперь: пошло ли тебе это впрок? Посмотри-ка сам, что из этого получилось…

— Кхе! Верно говоришь, Лука, — не дал развить мысль своему говорливому десятнику дед — кривые ходы, они того… до добра не доводят. Ладно, вы тут разбирайтесь, а мне — недосуг. Не сочти за труд, пришли людишек, как соберутся, ко мне на подворье.

— Сделаем, Корней Агеич.

Роська уже разобрал вожжи и тронул сани к воротам, когда Мишка, все-таки, не выдержал и заорал так, чтобы слышно было и собравшимся на улице зевакам:

— Афоня! По Русской Правде, если раба понесла от хозяина и родила, то хозяин повинен дать ей волю, жилище и кормить, пока ребенок не вырастет! — И, уже из-за ворот, добавил: — Я тебя от оскудения спас, кобель блудливый!!!

У ворот лисовиновского подворья собрался весь семейный «женсовет»: мать, тетка Татьяна, обе мишкины старшие сестры — Анька-младшая и Машка. Даже ключница Листвяна была здесь, хоть и стояла в сторонке. Дед, еще не доехав до ворот, закричал издалека:

— Бабоньки, чего сгрудились? Никак женихов высматриваете? Глядите у меня, по улице всякие люди ходят, долго ли до беды. Я вот, к примеру, и вовсе неженатый.

Дед по-гусарски подкрутил ус и лихо подмигнул Листвяне. Женщины заулыбались. Раз дед веселый, значит, обошлось.

— Батюшка, что случилось-то? — на всякий случай, все-таки спросила мать.

— Ох, Анюта, и не спрашивай! Такие страсти, такие страсти. — Дед дурашливо схватился за голову. — Михайла с Афоней из-за холопов торговаться взялись, да так разгорячились, что твой старшенький Афоне чуть все на свете не отстрелил, насилу растащили. Луку с десятком ратников на подмогу призывать пришлось. А тебе, Листвяна, докука — надо будет еще куда-то пять человек пристроить и скотину.

— Пристроим, Корней Агеич, — приветливо пропела ключница. — а ты, батюшка, откушал бы медку чарочку с устатку да волнений. И Михайла Фролыч с Василием Михайлычем, поди, с утра не евши.

— Каким таким Василием Михайлычем? — не понял дед.

— Так вот… — Листвяна указала на Роську. — Имени природного батюшки мы не знаем, наверно можно тогда по имени крестного отца… Или нельзя?

— Кхе! Ну, ты и удумала… Даже и не знаю. Отца Михаила разве спросить, так он больной весь насквозь. Анюта, что думаешь?

— Пусть будет, батюшка, нельзя же человеку без отчества. — Отозвалась мать.

— Да? А ты что скажешь, Василий… Кхе, Михайлович?

— Господин сотник, — Роська выскочил из саней и сдернул с головы шапку — дозволь доложить?

— Ну, докладывай. Кхе… Только шапку надень, застудишься.

— Это не старшина холопов выкупил, а я!

Мишка изумленно обернулся на крестника, но увидев умоляющие глаза Роськи, прикусил язык.

— Я перед Господом обязан… — Роська запнулся, с трудом подбирая слова. — Мне через Святое Крещение воля вышла, и я теперь должен… Пять душ, тоже через Святое Крещение… И волю дать.

— Кхе… Совсем все с ума посходили. — Дед несколько растерянно огляделся и зацепился взглядом за ключницу. — Листвяна, а ты насчет чарочки-то права оказалась… Да и не одной, наверно. Да… Кхе!

«Ни хрена себе! Сэр Майкл, а крестник-то Ваш, похоже, того — повернулся слегка на религиозной почве. Пошли дурака Богу молиться он и это самое. Несовместимые с разумной жизнью последствия. Жил себе парень, горя не знал, о конфессиональной принадлежности не ведал, так нет — взяли и окрестили».

— Васенька, да куда ж они у тебя денутся, вольные-то? — Мать была явно растрогана Роськиным порывом и старалась говорить ласково, чтобы не обидеть парня. — Ведь ни кола ни двора, голову приклонить негде. Ты о людях-то подумал, сынок?

— Подумал, крестная. Я десятнику Андрею в ноги кинусь, попрошу их для всяких хозяйственных работ в воинскую школу взять. На кухне, там, или еще чего — дело всегда найдется. А за это — жилье и корм. На первое время. А дальше — как Бог даст, и как сами расстараются.

— Кхе! А что? Стряпуха в воинской школе и правда нужна будет. — Одобрил предложение дед. — Этакую ораву кормить! Да и не одна, а с помощниками. Дело говорит Василий… а и правда — Михалыч! Только никому в ноги кидаться не надо, я приговариваю: быть по сему! Ежели, конечно, Святое Крещение добровольно примут. А ты, Михайла…