Юлия Гай - Один за двоих (СИ)

Она прикладывает ладонь к моему лбу и тут же отдергивает.

— Я пойду с тобой, — с нажимом повторяю я.

— Хорошо.

Через час мы стоим на площади, зарево бьет в глаза. Я и сам не понимаю, зачем пришел смотреть на этот балаган. Тишина, ровные колонны имперских войск, командующий здесь, в междумирье, полковник Логерфильд и рядом с ним сам Рагварн, огромный, с густыми седыми бакенбардами. Логерфильд аж зеленеет от злости, что приходится отдать нелюдям завоеванные позиции. Но посмей спорить с командором — лишат заслуг и отправят воевать на самый дальний кордон.

В любопытной толпе пронесся вздох — посольство прибыло. Знакомые до рези в глазах тощие фигуры нарьягов, их шаркающая походка, полуприкрытые глаза на костлявых лицах, слышно только бренчание бусин и колечек да какие-то легкие шорохи. Лина сжимает мой локоть, шепчет:

— Дан, тебе надо полежать, иди домой.

— Где их поселят?

— В «Грандкарине», наверное, где всех. Да какая разница? Пойдем домой, ты бледный, как смерть.

В последний раз оглядываюсь на Рагварна, который выступил навстречу нарьягам и о чем-то беседует с главным шаманом. Лина тащит меня домой, укладывает в постель и подает какую-то большую твердую таблетку. Я послушно пью гадость, потом беру ее за руку, она замирает, ожидая вопроса.

— Лина, ты утром говорила, что договор с нарьягами будет выгоден обеим сторонам. Что вы получали от дикарей в обмен на огнестрельное оружие?

Мне показалось, что Лина побледнела. А может, это последний алый луч канул за черту междумирья, и стало темно.

— О чем ты, Дан?

— Лина, не лги мне! Вы давно торгуете с нарьягами. Что случилось год назад? Вы не выполнили условия сделки и бросились к нам за помощью?

— Дан, ты бредишь! — испуганно вскрикивает она. — Ты не понимаешь, что говоришь! Какая торговля?

Прижимаю руки к вискам. Ну, и зачем я говорю это ей? Да, я давно догадался, еще тогда, когда мы нашли тела пленных с набитыми свинцовыми пулями животами.

— Уходи, Лина.

— Дан, послушай…

— Убирайся!

Она выскакивает за дверь, я впиваюсь зубами в подушку, чтобы умерить ярость. Лина не виновата, вернее, виновата не она одна. Лидер Умано лгал имперцам, чтобы использовать наше оружие и солдат. Не знаю, кого я ненавижу больше: нарьягов, которые замучили тебя, или штормзвейгцев, обманувших меня.

— Прекрати, Дан! В кого ты превратился?

Поворачиваю голову, ты сидишь в кресле, подставив лицо догорающему закату. Спокойный и безмятежный, будто и не умирал долго и страшно со вспоротыми внутренностями. На губах легкая мечтательная улыбка. Если бы я не знал точно, что ты умер и похоронен, бросился бы к тебе, как маленький мальчик, и схватил в объятья. Закрыл глаза, открыл — ты по-прежнему глядишь в окно, больше не обращая на меня внимания. Меня начинает трясти, видимо, все-таки лихорадка.

— Неужели ты спасся, Корд? — хрипло шепчу я.

— Не обманывай себя, Дан, конечно же, нет, — отвечаешь ты.

— Но почему я тебя вижу?

— Наверное, потому что хотел меня увидеть.

Я сошел с ума! Когда видения начинают разговаривать — это типичный признак шизофрении, или от жара мутится в голове.

— Хватит, брат, — резко оборачиваешься ты, глядишь в упор, сощурившись, — ты хотел спросить совета — спрашивай.

Вскакиваю с кровати и оказываюсь возле тебя, у окна. Ветер холодит разгоряченную спину. Мгновение поколебавшись, хватаю тебя за руку: она теплая и вполне похожа на человеческую плоть, погоны на сером кителе мерцают в темноте. Как хочется верить, что это ты, настоящий ты, даже если всего на полчаса вернувшийся из-за незримой грани!

— Они заключают мир, завтра, на рассвете.

— Все возвращается на круги своя, да? — с усмешкой говоришь ты.

— Если бы не я, ничего бы не было…

— Возможно, — охотно соглашаешься ты, — а может, и было бы. Тебе не в чем винить себя — ведь ты поступил по совести.

— Но не по уму. Я не послушал тебя, когда ты пришел меня предостеречь. Ты знал про договор между нарьягами и Штормзвейгом?

— Конечно, ведь в моем распоряжении были разведданные.

Судорожный вздох, грудь раздирают рыдания, хочется прижаться к твоему плечу и самозабвенно жаловаться на свою никчемную жизнь, покатившуюся под откос из-за единственной, фатальной ошибки.

— Я виноват в твоей смерти.

— У тебя мания величия, брат, я не твой подчиненный, — смеешься ты.

— Расскажи, как это было, — сдавленно прошу я, усаживаясь на подоконник и дрожа от холода.

— Не так страшно, как ты думаешь, — пожимаешь ты плечами, — у меня была капсула пиралгезина. Я почти ничего не чувствовал, хотя до конца находился в сознании.