Мэтью Кирби: Assassin’s Creed. Последние потомки [litres]

– Не знаю, – ответил Хавьер.

– Не знаешь?

Хавьер не ответил, только продолжал пялиться.

– Ну, давай. Ты знаешь все эти технические штуки лучше меня. Лучше всех, – Оуэн искоса взглянул на друзей Хавьера. – Даже если никто больше об этом не знает, я в этом уверен, и ты тоже.

Хавьер также оглянулся на своих друзей. Он не улыбнулся, не рассмеялся, он даже не изменил выражение лица в течение нескольких минут, прошедших с момента, когда Оуэн подошел к нему и рассказал свой план. Стоявший перед ним Хавьер, казалось, был совсем не тем человеком, которого Оуэн когда-то знал. Это был Хавьер, которого Оуэн впервые встретил после того, как его отца посадили в тюрьму, а его мать решила переехать к своим родителям. Новый район, новая школа. Новые хулиганы, задиравшие его.

– Я подумаю над этим, – сказал Хавьер. – Мне надо идти.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Точно? – спросил Оуэн.

– Что точно? – обернулся Хавьер.

– Подумаешь?

– Сказал, что подумаю, значит, подумаю, – ответил Хавьер и удалился.

Оуэн наблюдал, как он вернулся к своей компании. Он был не уверен, что их можно было назвать друзьями – этих ребят, от подобных которым Хавьер раньше защищал его. Когда Хавьер подошел к ним, они стали вопросительно кивать, указывая в сторону Оуэна, а тот лишь пожал плечами и помотал головой.

Оуэн понятия не имел, чем Хавьер теперь занимался и как они дошли до этого – всего за пару лет превратились из лучших друзей в совершенно чужих людей. То же самое было у Оуэна и с матерью. Три года назад он думал, что смерть отца сблизит их, но она, напротив, разъединила их, будто поместив на разные острова. Континентальный дрейф начался постепенно, но был непрерывен и сопровождался землетрясениями.

Оуэн покинул территорию школы и побрел к дому бабушки и дедушки. Присоединится к нему Хавьер или нет, не важно. Он решил, что пойдет этим же вечером. У него не было выбора. Это было его решение. Ему необходимо было знать.

Открыв входную дверь, Оуэн увидел бабушку, сидящую в кресле в гостиной. Она смотрела телешоу, которые, кажется, показывали дольше, чем Оуэн себя помнил. Когда он вошел, ее кот Гюнтер спрыгнул с колен, похоже, впился когтями в бедра под халатом, потому что бабушка вскрикнула и слегка дернулась. Гюнтер мяукнул и, задрав хвост, подошел, чтобы потереться о ногу Оуэна. Оуэн нагнулся и почесал кота за ушами.

– Привет, бабушка.

– Привет, – сказала она, заглушая звук аплодисментов. – Как в школе?

– Хорошо, – ответил он.

– Как оценки?

– Как и вчера.

– Нужно подтягивать, – сказала она. – Оцени важность образования. Ты же не собираешься закончить, как твой отец.

Оуэн слышал это много раз. Эта фраза больно ранила и, словно товарный поезд, тащила за собой груз каждой ссоры, каждой слезинки, каждого шепота и каждой перебранки между матерью и ее родителями, которые случались во время судебного процесса и после. Родители матери ненавидели отца еще до того, как она вышла за него замуж, а после его смерти возненавидели память о нем еще больше. Отец Оуэна был для них неким «призрачным козлом отпущения», тенью, которая могла быть настолько ужасной, насколько это им требовалось, которую можно было обвинять в чем угодно. Во всем подряд.

Оуэн сразу научился не защищать этот призрак, но ему это и не нужно было. Его отец был не виноват, и скоро все об этом узнают.

– Я подтяну оценки. Где дед?

– На заднем дворе, возится с газонокосилкой. Может, ему нужна твоя помощь.

Оуэн внутренне ухмыльнулся. Его деду никогда не требовалась никакая помощь, тем более с мотором. Это означало, вероятно, что дед хочет о чем-то поговорить. Оуэна это пугало, но он знал, что избежать разговора не удастся, поэтому он кивнул.

– Пойду погляжу.

Он прошел через гостиную по старому ковру, который был то ли настолько устойчив к пятнам, то ли за ним так хорошо ухаживали, что старики считали затраты на покупку нового неоправданными. Стены, покрытые бежевой штукатуркой, были увешаны живописными полотнами, тщательно подобранными бабушкой. На кухне он схватил апельсин из миски с фруктами, стоявшей на столе с пластиковым покрытием без единого пятнышка. Затем он вышел во двор через сетчатую дверь, которая со скрипом распахнулась и с грохотом захлопнулась за ним.

Маленький двор был вылизан до такой степени, что смотрелся пластиковым. Он представлял собой амебообразный ковер из густой травы, окруженный клумбами и кустами. Несколько авокадо и апельсиновых деревьев росло рядом с шестифутовым решетчатым забором, обозначающим границы бабушкиной империи. Оуэн прошел по плиточной дорожке вдоль задней стороны дома к дедушкиному посту – мастерской, которую на его памяти никогда не называли гаражом, хотя по сути она им и была. Внутри дедушка склонился над старой газонокосилкой под единственной флюоресцентной лампой, болтающейся сверху. Он был одет в старый передник и джинсовый комбинезон, который носил с тех пор, как Оуэн был совсем маленьким.