Михаил Ахманов: Золотой свисток или Вояжи писателя Ахманова

Выполнив всю музейную программу, прибыли они в Гамбург и тут же отправились к профессору Яволю.

– На что жалуемся? – спросил Отто Карлович – разумеется, по-русски. Хоть был он этнический немец, но на дойче шпрехал не очень уверенно.

Супруга Ахманова объяснила. Профессор начал исследовать Ахманова: стучал по коленке молоточком, задавал каверзные вопросы, просил ткнуть пальцем в нос и долго рассматривал анализ ахмановской мочи. Потом сказал:

– Нервно-моторная функция у вас, батенька мой, перевозбуждена, отсюда и гипертрофия собственной значимости. Я рекомендую перед сном легкое успокоительное. Вот, получите.

И, протянув Ахманову флакон с голубыми пилюльками, профессор велел секретарше выставить счет за консультацию. Надо заметить, немалый – пятьсот евро.

– Что за препарат? – осведомился Ахманов, принимая из рук профессора флакончик и поглядывая на супругу, которая отсчитывала деньги.

– Я же сказал, легкое успокоительное. Состав комплексный, личной моей разработки: валериана, персен, денормил, калий бром… В таком вот роде, батенька.

Как офицер запаса, Ахманов отлично знал, что такое калий бром, но, возвратившись домой, принялся кушать пилюли без всяких возражений. Жена держала флакончик при себе и тщательно следила за лечением.

Так прошло дня три или четыре. Вечером легли они в постель, жена пощекотала Ахманову лысину и спросила:

– Спать будем, или как?

– Спать, – решительно сказал Ахманов и отвернулся к стенке.

– Вчера тоже спали… и позавчера… – разочарованно заметила супруга, но Ахманов ее уже не слышал, храпел под действием успокоительного.

Прошли еще две недели. Ахманов исправно выносил мусорное ведро, но кроме этого никакой активности не проявлял.

Наконец супруга не выдержала и стала ворчать:

– Жена я тебе или не жена? Каждую ночь только бока пролеживаешь! Забыл о супружеском долге?

– Лечение такое, – пояснил Ахманов. – Успокаивает нервно-моторную функцию. Она у меня до нуля сошла. Ни величия, ни функции, ничего нет.

– Правда? – спросила жена.

– Правда, – признался Ахманов, вздыхая. – Я тут, ласточка, стал эротический эпизод сочинять, так не получается! Прежде одной левой и сколько угодно, а теперь не могу.

– Что же будет? – в ужасе воскликнула жена.

– Не знаю. Податься, что ли, в детские писатели…

– В детские! Ты в своем уме? А жить на что будем?

– Еще я могу стихи сочинять, – молвил Ахманов. – Скажем, о природе, о рассветах, закатах и экологии.

Супруга раскричалась:

– Стихи! О природе! Это что за лечение? Я ведь по счету пятьсот евро заплатила! А какого лешего?.. Уже и в Германии мошенники завелись! Да я на этого Яволя рекламацию подам! До президента дойду! Или до этой их Ангелы Меркель!

– Не стоит, – вздохнув, сказал Ахманов. – Какие у тебя претензии, рыбка моя? Лечение мне назначили самое верное.

Жена окончательно рассвирипела.

– Верное? Ты это верным называешь? Это что ж такое! Ни страсти супружеской, ни гонораров! Одно счастье, что ведро выносишь! Да я этого липового профессора…

– Успокойся, – сказал Ахманов. – Профессор – мудрый человек. Ему известно: ничто так не лечит манию величия у мужчин, как импотенция.

– В самом деле? – с задумчивым видом произнесла жена.

– В самом, – подтвердил Ахманов. – Я точно знаю – как-никак писатель, инженер человеческих душ.

Утром, когда он потащил ведро к мусоропроводу, в нем валялся флакончик с голубыми пилюлями.

В Финляндию, на рыбалку, писатель Ахманов ездил с шингенской визой и со своим другом плотником Ефимычем. Знакомы они были лет тридцать, с той поры, как у Ахманова завелась дача, где Ефимыч трудился каждое лето, ремонтируя то сарай, то туалет, то крышу. Супруга Ахманова относилась к Ефимычу с большим почтением, но поездки на рыбалку не одобряла, подозревая, что они с Ахмановым употребляют. А зря! Ефимыч хоть и был плотник, но пил один лишь квас, а Ахманов если к чему и прикладывался, то в меру.

Приехали они на «жигульке» в глухое местечко Тиккурилапуппоярви, забросили в озеро удочки, вскипятили воду для ухи и стали ждать поклевки. Но не клевало. Час не клевало, два не клевало, а когда клюнуло, вытащил Ахманов не леща и не щуку, а чудо чудное, диво дивное – финскую русалку. Ефимыч поглядел на нее, хмыкнул и молвил:

– Маловато для ухи!

– Маловато, – согласился Ахманов.

И пустили они русалку в двухлитровый бидончик, благо была она размером в ладонь.