Билли-Боб Торрентон: Ошибка записи

В какой-то момент среди мерно гудящих агрегатов мелькнул силуэт в робе механика, но человек, даже если заметил посторонних, не проявил к ним никакого интереса. Снаружи лишь начинало светать, дождь лил шумно и старательно. Территория завода выглядела пустынной. Система охраны, видимо, была заточена на противостояние внешней угрозе, потому что две фигуры в балахонах подсобных рабочих беспрепятственно вышли через ворота, сонный охранник на КПП лишь кивнул в ответ на приветственный жест.

От приметных курток они избавились, едва проходная завода скрылась из виду. Все равно ни от дождя, ни от холода они не защищали.

Дорога вывела их к автобусной остановке на окраине ухоженного поселка. За ними по-прежнему никто не бежал, не кричал, не стрелял. И Анна, присев на скамью под аккуратным навесом, отрезавшим их от дождя, осознав это, ощутила, как ее отпускает все напряжение последних недель.

Дальнейшее она помнила как череду смазанных картинок.

Встревоженный голос Генриха, странное выражение его лица. Какой-то коттедж, кажется, совсем рядом с той остановкой. Добродушная пожилая женщина, видимо, хозяйка коттеджа, что-то говорящая. Кажется, о том, что до выхода на пенсию работала медсестрой. Потом почему-то сразу салон пригородного автобуса. Снова темное пятно. Мир вокруг вновь пришел в движение, только теперь это такси, едущее по старым кварталам. Опять пауза. Дом, большой, красивый. Кажется, в пригороде. Какие-то люди. Портрет на стене. На портрете - она сама, только с дурацкой прической и в платье, которое надела бы разве что под дулом автомата. И траурная кайма на углу рамки.

Анна очень захотела проснуться и вдруг поняла, что не спит.

Хотя и лежит в постели. В небольшой, но светлой и очень уютной комнате.

Рядом с кроватью сидел Генрих. Поймав ее взгляд, он улыбнулся.

А она, не зная какой из роящихся в голове вопросов считать наиболее важным, оторвав руку от одеяла, ткнула пальцем в портрет на стене:

- Что... это?

- Это моя жена.

- О... А... почему... - палец сместился, указывая на черную ленту.

- Она умерла. Два дня назад. Автомобильная катастрофа.

- О...

Он снова улыбнулся:

- Давай я сначала расскажу тебе, кто я, где мы сейчас и что, собственно, происходит.

- Давай, - согласилась Анна, роняя голову обратно на подушку. - И можно в любой последовательности...

Впрочем, когда он закончил рассказывать и объяснять, в ней не было прежней уверенности, что не умереть на допросе и не сойти с ума было лучшим выходом. Хотя, если опустить некоторые совсем уж сказочные подробности предыстории, текущая ситуация выглядела даже забавно.

Однажды он вышел из вот этого самого дома. И пропал - для своей жены и всех, кто его знал до того момента. Жена, видимо, была в бешестве, поскольку он исчез прежде, чем она подала на развод. Последующие семь лет ушли на то, чтобы признать его сначала пропавшим без вести, а потом и умершим. И если с первым проблем не возникло, то со вторым... В общем, она успела найти себе нового кандидата в мужья, и даже вроде бы не одного. Последний оказался адвокатом и, собственно, благодаря ему дело с признанием пропавшего мужа покойным сдвинулось с мертвой точки. Что оказалось для нее весьма кстати, поскольку все доступные ей финансы уже развеялись по ветру. Оставалось выйти замуж и продать дом. Вот этот самый дом. И вот когда уже бумагам о признании пропавшего умершим был дан ход, и оставалось лишь наслаждаться плодами своих усилий, почти вдова внезапно умерла сама, причем не на бумаге, к тому же вместе с тем самым будущим мужем. Автокатастрофа была насколько глупая, настолько и жуткая. Когда разбитую всмятку и к тому сгоревшую машину извлекли из ущелья, женщину в салоне опознали исключительно по документам в валявшейся неподалеку сумочке. Ее спутнику повезло больше, но исключительно в смысле опознания - огонь не коснулся его лица. При этом процессы - как признания мужа умершим, так и оформления смерти жены - уже шли, но еще не финишировали. Особенно второй.

Пикантность текущего состояния дел заключалась еще и в том, что, как следовало уже хотя бы из портрета на стене, жена Генриха была двойником Анны в этом мире. И даже звали ее так же. И, в общем-то, любой здравомыслящий чиновник скорее согласится с тем, что при опознании трупа, к тому же изуродованного до неузнаваемости, была допущена ошибка, чем с существованием живого двойника, который никак не может быть его близнецом или клоном покойника, и который при этом не может дать внятного и юридически приемлемого объяснения, откуда он взялся.