Вячеслав Хватов - Охота на Сталина

Но радоваться было рано. Один из ревущих скоростных истребителей задымил и огненной пикой вонзился в землю. Над полем скользнули зловещие тени.

Дмитриев посмотрел наверх и засмеялся.

Лоб в лоб сошлись белые звезды и черные свастики. Они все-таки сцепились между собой. И в этом мире все будет в порядке. Рано или поздно, но будет. А ему пора домой, назад в прошлое. Нужно сделать так, чтобы все, что он видит сейчас вокруг себя, осталось только страшным сном.

Савелий разорвал окровавленную гимнастерку Семена, снял с него знамя, накинул красное полотнище на себя на манер плащ-палатки, завязав его края, как пионерский галстук, взял пулемет из мертвых рук Бивня и шагнул в почерневший проем окна.

— Получите, суки, — длинная очередь окрестила и новую порцию, теперь уже настоящих фрицев, и бывших «своих» янки с англичанами. Досталось всем. Длинная лента, извивающаяся у его ног, становилась все короче.

— За Родину, бля. За Сталина-а-а-а-а…

Москва Красная площадь Лобное место 06.11.1942 г

Ног он уже не чувствовал, на шарфе от дыхания наросла приличная ледяная корка, зуб никак не мог встретится с зубом. Но больше всего Савелий боялся, что плохо гнущиеся пальцы рук не смогут вовремя нажать на курок.

Эх, не сообразил он тогда спросить у Семена точное время, когда взорвали Сталина. Часы, которые он время от времени доставал из-за пазухи, показывали уже четверть третьего, а тот самый автомобиль Микояна все не ехал.

Наконец дрогнуло тяжелое полотно ворот Спасской башни и на покрытую ледяной коркой брусчатку выкатился черный «бьюик». Дмитриев пошел, а потом и побежал, едва не растянувшись на льду, наперерез машине. Достав револьвер, он два раза выстрелил в воздух.

Никакого эффекта. Вот-вот бронированный автомобиль пронесется мимо. И тогда Савелий, хорошенько прицелившись, три раза выстрелил в лобовое стекло. Машина остановилась. Дмитриев, как сумашедший, запрыгал и замахал руками, показывая, что нужно ехать назад. Потом еще раз выстрелил не целясь.

Он думал, что его сразу убьют, и тогда Савелий Дмитриев опять попадет чет знает куда. Но к нему подбежали, сбили с ног, навалились, устроив кучу малу.

«Бьюик», постояв немного, развернулся и скрылся на территории Кремля.

Савелия рывком подняли на ноги и тут же заехали чем-то под ребра. Он упал. Люди в шинелях били его по животу, по лицу, а он только улыбался разбитым ртом.

Успел!

Кажется там, за толстым пуленепробиваемым стеклом, Дмитриев заметил Его.

— Лыбится. Ебанутый, — выдохнул кто-то облачком пара.

Сколько еще раз на допросах Савелий услышит это слово!

Москва. Советское шоссе Немчиновка. д. 25 14.08.2008 г.

Бенедиктнский вошел в квартиру, опустевшую после отъезда жены на дачу, и, не включая свет, бросил куртку а тумбочку в прихожей, не забыв при этом достать из ее кармана опустошенную на треть квадратную бутыль виски. Он, не разуваясь, прошел в комнату и плюхнулся в кресло, тут же присосавшись к горлышку. Сделал несколько крупных глотков, отдышался, еще несколько глотков. Откинулся на спинку. Легче не становилось.

Заплясавшие в углу звездочки, стремительно брызнули в глаза…

Нары, зияющая прорехами крыша барака и пробирающий до костей холод. Тошнит и воняет какой-то гарью.

— Гляди очухался. А я, было, подумал, еще одного нам с тобой тащить, Михеич, — маленький мужичок, с растущей клочьями бородой, приподнялся и внимательно посмотрел на Алексея.

— Да, третий с утра — это перебор. Хотя вон в крайнем бараке по двадцать за день выносят. Не завидую я им. На трассе навьебываешься, а потом еще жмуриков таскай, вместо того чтобы хоть свои законные шесть часов поспать, — тощий, жилистый старик даже не посмотрел в сторону Бенедиктинского.

— Еще бы. В крайний-то все больше из-под Ленинграда, да из-под Москвы везут. Этот народец быстро дохнет.

— Да-а-а, радияция! Хто еще года полтора назад знал об ентом звере, — Михеич подошел к помятому баку и, проломив кружкой ледяную корку, принялся набирать воду так, чтобы мелкие льдинки не попали в нее.

— А мне кажется, этот выкарабкается. Живучий больно. Уж как янки лупили его, другой давно бы уже кони кинул, а этот вона зенки вытаращил. Слышь, малой? Очухался штоль?

Алексей облизал пересохшие губы, и с трудом подняв руку, ткнул в сторону бака.

— Ну, точно оклемался, — Михеич нехотя слез с нар и протянул Бенедиктинскому свою кружку с остатками воды, — хотя какая разница? Не сейчас сдохнет, так потом на трассе. Все мы здесь сдохнем, Витюня.