Ма. Лернер - Другая страна. Часть 1

В ноябре 1944 г заменил раненого комбата, и воевал в должности командира стрелкового батальона до конца февраля 1945 года. Пока судьба моя не сделала очередной резкий поворот.

В Венгрии это было. Заезжаем во двор усадьбы, а там полковник тащит из дома какие то вещи. Женщина кричит и цепляется к нему. Полковник ее бьет со всего размаху. Ну, мой ротный, лейтенант Хаймович Даниил и говорит ему что то вроде, нельзя так поступать. А он с ненавистью орет:

— У, жиды проклятые! Не добили вас немцы!

Тогда я даже не успел подумать. Просто застрелил его. Потом повернулся и в дом пошел. Ни одной мысли в голове. Через час пришел особист полка Фима Гимельберг, из поколения Жаботинского. Это те 3 млн так называли, что уехали в 30-х после провозглашения независимости Израиля.

— Ты понимаешь, что за убийство старшего офицера, тебе трибунал положен? Слишком много чужих видели, не отмажешь.

— Конечно.

— И что делать будешь?

— Ждать пока придут. Ты то уже здесь.

— Ты думаешь, я тебя за то, что ты сделал, сдам?

— А куда денешься.

— Есть куда. Ты, по закону гражданин Израиля и имеешь право на репатриацию. Я дам адрес, бумагу что в командировке для патрулей и поедешь. А мы время потянем. Еще немного и война кончится. Будет амнистия — вернешься.

Но я больше не вернулся. Нет, не жалею. Прожил хорошую жизнь. 4 детей, 9 внуков. Кем я себя ощущаю? Вот когда говорю с евреями — русским. А когда с другими — евреем. Нельзя жить в стране, воевать за нее и не принимать ее жизни. Так что я не еврей и не русский. Я израильтянин.

Газета А-Арец

Патон захватил плацдарм на западном берегу Рейна. Войска 1-го Белорусского фронта добивают группировку немецко-фашистских войск в городе Познань. Рейх доживает последние дни.

Проснулся я как от толчка. Что-то явно изменилось вокруг. Постоянный шум голосов затих. Это у меня чисто военное, можно совершенно спокойно спать под постоянные разговоры или стрельбу, но как только что-то резко изменится сразу просыпаешься. В трюме никого не было. Все толпились на палубе, напряженно вглядываясь в приближающийся берег. Сзади, у почти у всех, ничего не осталось. Впереди ждала неизвестность.

Гремя здоровенными ботинками пришел сопровождающий и сходу заорал что то сначала на иврите, потом на идиш. На обоих языках я мог сказать простую фразу, но вот с пониманием были большие проблемы. Особенно когда так быстро. Впрочем, догадаться не трудно. Пора собирать вещички и готовиться к выгрузке. Большинству, как и мне, собирать особо и нечего. Люди после лагеря. У меня хоть ордена, да вальтер, а у них кроме одежды вообще ничего. То, еще сборище. Все больше женщины и дети, в каких то страшных одежках. Вон, моя соседка — платье, сшитое, похоже из мешка, пиджак, под ним румынские офицерские штаны и совсем новые туфельки. Я, на их фоне, в почти новой форме, практически франт.

Ждать пришлось несколько часов. Так, что остались без обеда. Не сказать, что соскучился по этой корабельной бурде, но неизвестно еще когда удастся поесть. Хотя деньги у меня и были, причем всякие — английские, советские, израильские, похоже народ собирал что по карманам было, а тратить до сих пор не приходилось, с машины на машину, а потом на корабль. Никаких итальянских красот я так и не увидел, о чем особо и не жалел, не то у меня настроение было на какие-нибудь древние развалины смотреть, но задача питания была первоочередной — попробуй, найди что-нибудь в неизвестном месте, по неизвестным ценам. Тут, не родная часть, где тебе паек положен.

Наше корыто спустило трап, только когда подъехали грузовики. Внизу стоял мордастый тип со списком и показывал ты туда, ты сюда. Быстрее, быстрее. На вопросы не отвечал. Вы все узнаете на месте. Когда до меня дошла очередь, он оторвал взгляд от бумажек и с сомнением спросил

— Томски Цви?

— Я.

Он повернулся в сторону машин и что то заорал. Подошел еще один, руководивший посадкой в автобусы и они принялись кричать друг на друга. Я уловил, что за мной должны были прийти и теперь они не знают что делать. Плюнуть на меня и уехать нельзя, отчетность не сойдется. Взять с собой тоже. И тут, на наше общее счастье, появился встречающий. Выглядел он, как будто сошел с немецкой карикатуры. Здоровенный нос, курчавые волосы и английская совершенно затертая, как бывает от многолетней носки полевая форма. В шортиках. Вырвав бумажку у мордатого, он поставил закорючку и махнув мне рукой, понесся рысью в неизвестном направлении.