Лина Кирилловых - Идущие

Пока нужно жить.

Ян аккуратно устраивает фотографию так, чтобы она смотрела прямо на него, ставит на стол полупустую коньячную бутылку, которую достал из сейфа, и стакан.

— Твоё здоровье, — обращается он к бумажному собеседнику. — Твоя память.

Он говорит «здоровье», хотя человек, кому оно желается, давно умер, и не говорит «ваши», хотя на фотографии — двое, не один.

Прежде, чем выпить, Ян Орлов заклеивает лицо того, что справа, бледно-зелёным липким стикером, и взгляд у него при этом — тусклый, ненавидящий и злой.

По тёмному коридору бредут две фигуры. Одна из них поддерживает другую под локоть, несмотря на то, что ниже ростом, меньше и слабее. Полосатый кот с глазами-семафорами следит за ними, словно нанятый шпион.

— Вот вы где, — Четвёртая рассеяно чешет Вареника за ухом. Кот мурлычет и извивается: урвал-таки свою порцию ласки. — Кэп зовёт. И верните мне мои сигареты, если вам не трудно. Курт… Ты что — пьяный?

— Трезвый. Только дурной.

— Он просто траванулся, — радостно сообщает Лучик. — Сейчас пойду лечить.

После кофе, которое не бодрит, а только успокаивает, после разговоров, что звучат тем утомлённей, чем ближе полночь, пресных шуток про пропавшее время, которые вовсе не шутки, а констатация того, что жизнь стала ещё короче, — организм постарел, тело будет чаще болеть без причины, надвигается день, когда лимит ходок в рейды превысится, и группу навсегда исключат из активных, а там наверняка и расформировка, и скучные кабинетные должности, и огромное внезапное везение, если вдруг отрядят в тренера для подрастающего состава, в инструкторы… после общего вывода: живы, и хорошо, а остальное не главное, после напрасных уговоров, обращённых к своему упрямому командиру и призывающих его вернуться в медблок, они все укладываются спать. Не возвращаясь в свои дома — оставаясь вместе в кабинете номер четыреста восемь, как остаются часто после очень трудного дня. Выключают свет, закутываются в гигантское покрывало, приминают подушки, набросанные на полу, зевают и затихают. Будто в походе с палаткой, всякий раз думает Капитан. Холодной ночью в горах, когда, сбившись в кучу, спать теплее. Только здесь они так защищаются не от непогоды — от снов.

Всем действительным снятся кошмары. Каждый дар берёт за себя плату — часто в нескольких вариациях.

— Спите, дети, спите, — Ричард Прайм смотрит на них, стоя на пороге. — А то потом, возможно, покой будет для вас слишком большой роскошью. Ты заходишь?

Полосатый кот просачивается в дверной проём и сворачивается клубком в длинных куртовых ногах.

— Вот и молодец. Нечего морозиться.

Зам притворяет дверь и проходит мимо пустых кабинетов к лифту. Тот опускается на семьдесят третий с ворчанием: ворчание удивлённое, потому как последний раз его вызывали сюда, когда съезжал офис разорившейся стройкомпании.

— Ой! — молоденькая девушка в очках и деловом костюме, очевидный менеджер чего-то там и по чему-то, делает большие глаза. — Я-я-я… Я не знала, что на этом этаже кто-то работает! Я всегда думала, что он на ремонте!

— Строжайший секрет. Государственная тайна. Космические технологии, шпионаж, борьба с генно-модифицированным печеньем. От него рога растут, представляете? Рога! И усы! У детей и женщин!

Внизу, оставив свою попутчицу, так и не отошедшую от шока, осмысливать рассказанные ужасы, Ричард Прайм выходит во вращающуюся дверь вестибюля и ловит такси, властно выбросив вперёд правую руку. Водитель кивает, тормозит и приветственно скалится. Ушат ледяной воды из глаз, стыло-синих, выливается на него ответом, сухая фраза-адрес рубит воздух, как топор, руки скрещиваются, тлеет кривая усмешка — выданная за презрение сдержанность, старая удачная находка, отсекает все ненужные разговоры о политике и погоде, которым так любят предаваться извозчики в любых уголках мира за многими дверьми. Таксист сникает и отворачивается к дороге — отвратительный, отвратительный клиент, заносчивый бизнесмен-бонза! Прайм его не разубеждает. Город за окнами шумит в своём привычном ритме, реклама ползёт по стенам, из люков валит пар… и люди, много людей суетятся и спешат, свиваясь в толпы. Ничего не знающие и оттого счастливые.

Пребывайте такими и впредь, чистосердечно желает им Ричард Прайм. Ну, или пока можете.

На горизонте толпятся тучи, беременные дождем: здесь тоже скоро прольётся весна. Громыхает — небесная артиллерия готовится к бою. К буре. Телефон звонит снова, вызов не сбрасывают, и женский голос, высокий, насмешливый, говорит Прайму на ухо, что его давно ждут.