Лина Кирилловых - Идущие

Эй, люди будущего. Ваши предки были глупцами. Помните.

Дорога на восток зарастает травой, книги горят, люди молятся куску железа. Тщетность нашего бега открывается впереди пропастью без дна и границ. Но сил, их остатков, достаточно, чтобы я смог подняться на ноги и достать из-за пазухи не-подарок. Лишь сейчас поняв, что он именно такой: «не». Был бы подарком — не убил, а помог, прокрутив время назад.

Но это, увы, невозможно.

В тот день капал дождь, и зелёное платье намокло — цвета нежных меренг, взбитых из крема с фисташками. Сравнение для сластён, но она и была любителем сладкого, сохранив при этом идеальные зубы. Впрочем, в этом следовало отдать должное наследственности. Что ни говори, вся в отца — а он, стоящий сейчас рядом с фотографом, как будто услышал её мысли и кивнул. Одетый в чёрный двубортный костюм и выглядящий несколько старомодно, хотя, со своей-то любовью к старине, хорошо, что не нарядившийся в ботфорты и камзол, отец напоминал почему-то человека, выбравшегося в театр или оперу. Расчёсанные на прямой пробор непослушные волосы лучились медно-рыжим. Кое-где яркость скрадывала седина — словно пыльные серые полосы. Отец улыбался, глядя поверх их голов — с его ростом это было несложно. Фотограф щёлкнул своим громоздким аппаратом, давая наконец команду «вольно», и закрыл объектив круглой крышечкой. Все расслабились. Женщина поправила художественно выпростанный локон, заводя его за ухо, чтобы не мешал смотреть. Молодой мужчина поцеловал жену в щёку и выпрямился.

— Нам ведь больше не надо изображать из себя неподвижность? — подозрительно спросил он у фотографа. — А то ещё пять минут, и будем выглядеть, как пловцы-ныряльщики.

Тот успокаивающе покачал головой. Дождь зачастил, и четверо людей на лужайке заторопились к крытой веранде.

Светлые туфли облепила трава, сочная и весенняя. Дождь разбил её ровное море на островки. Мужчина со смехом подхватил женщину на руки и понёс — легко, как вырезанную из бумаги фигурку. Фотограф баюкал сложенную треногу и придерживал приподнятым плечом сумку с фотокамерой. Отец невесты, высокий рыжеволосый человек с сединой, коротко засвистел сквозь зубы, изображая насмешливо-школьное восхищение, и рассмеялся тоже.

Гомон гостей за столиками давно уже стёк в ту фазу, когда торжественная неловкость, усугубленная затянутостью в лучшие парадные костюмы и платья, и приценивающиеся взгляды-знакомства размякли в вине и кое-чем покрепче, стал громким и беззаботным. Маленький оркестр пиликал что-то бодрое и быстрое — пять или шесть пар кружились в малиновом свете восточных фонариков. Появление жениха и невесты, теперь уже мужа и жены, встретили воплями и хлопками. Их тоже потащили на округлую сцену. Потом, когда оркестр разразился финальными аккордами труб и все снова зааплодировали, кто-то милостиво вручил им шампанское и проводил к столу.

В свежем и вымытом воздухе пахло жасмином и розами.

Полная пузырьков золотая глубина шампанского отдавала болотно-зелёным, накладываясь на сливовый цвет мужского пиджака. Мужчина и женщина со звоном столкнули бокалы: как и до этого, так и навсегда за нас и будущее. Высокий человек с сединой, только что разговаривавший с кем-то из приглашённых, тоже вернулся и сел к ним. Ещё одно место за столом оставалось пустующим.

— Вам нравится, дети мои? — спросил он у новобрачных.

Они радостно закивали.

— Но завтра у нас работа, не забывайте.

— Нормальным людям вообще-то полагается ещё медовый месяц, — с ласковым укором сказала ему дочь.

— А мы с вами ненормальные, и вы это знаете.

Они знали, однако странно лучились довольством и не спорили.

— Но месяц я всё-таки хочу, — сказала женщина.

— Будет, — пообещал ей мужчина. — Только чуть попозже.

Отец женщины поболтал свой бокал.

— Все потоки наконец синхронизированы. Каждые сутки — восемь-десять возможностей новых дверей! А они — о море и песочке…

— Папа, — дочь погладила его по руке. — Что наше, то от нас не убежит. А тебе и самому отдохнуть бы не мешало.

Мужчина долил в бокал высокого человека ещё золотисто-пузырчатое.

— Тост! — похлопал он его по плечу. — Тост, дорогой профессор.

Профессор откашлялся.

— За двери, — подсказал ему мужчина. — И тех, кто через них ходит.

— За Организацию, — подсказала женщина. — И её процветание.

Профессор улыбнулся в кулак.

— За вас двоих, — хрипловато сказал он. — Сегодня у меня только один тост получается, уж простите. А где младшенький? Родная, ты видела, куда он убрёл?