Евгений Красницкий - Отрок-6. Глава 2-3

Машка повернула, было в сторону кухни, но почти тут же из дверей «пищеблока» выплыла Плава, держа в руке расписной ковш. Позади нее обозначился и Простыня в обнимку с объемистым бочонком.

В Ратном встреча возвращающихся из похода ратников была обставлена выработанным и утвердившимся за многие десятилетия ритуалом. Ратники неторопливо выворачивали из-за края леса и шагом ехали к воротам, давая время встречающим выйти навстречу. Останавливались, крестились на колокольню ратнинской церкви, потом спешивались, обнажали головы и вторили молитвам священника, выходившего вперед из толпы встречающих. Все, при этом, старались не обращать внимания на женщин, не обнаруживших в строю своих родных, и торопливо пробирающихся в сторону обоза, везущего раненых и убитых — радость встречи и благодарственная молитва не должны омрачаться ничем.

Потом будут слезы и причитания, потом сотник и десятники будут ходить по дворам, кланяясь вдовам и сиротам, прося прощения за то, что не сберегли мужей, отцов, братьев, сыновей… Потом все село соберется возле церкви на отпевание убитых и так же все вместе пойдут на кладбище, чтобы предать павших земле. Потом староста привезет на подворья погибших вдовьи доли добычи и хозяйским глазом определит, какая помощь требуется семье, оставшейся без мужских рук.

Все это будет потом, а сначала — радость встречи и благодарность Всевышнему. Жизнь продолжается.

В крепости у отроков не было ни матерей, ни, тем более, жен, раненых обозники привезли раньше: легких сюда, тяжелых в Ратное к Настене, убитых — тоже в Ратное. Однако встретить молодых воинов из первого в их жизни боевого похода, надлежало, как следует. Так, чтобы эта встреча запомнилась на всю жизнь и, возможно, стала бы основой нового, своего собственного, отличного от ратнинского, ритуала. Этим Анна Павловна озаботилась заранее, даже провела пару репетиций, правда Юльку на репетиции не звали, и она не знала, где ей надлежит встать и что делать. Анна-старшая, как выяснилось, об этом прекрасно помнила. Подхватив Юльку под руку, она притянула лекарку к себе и негромко сказала:

— Держись рядом со мной. Как только Антон доклад окончит, если захочешь, первая к Михайле подойдешь. — Ободряя, слегка, напрягла пальцы, которыми держала Юльку за руку, и добавила: — А платок-то, Михайла тогда верно сказал, как раз под цвет глаз.

Слова, казалось бы, приятные, вызвали у Юльки досаду — десятка шагов от лазарета не отошла, а про платок уже дважды услышала, так и будут теперь трепать: для Мишки вырядилась! Хоть снимай, да прячь!

— Правильно надела, — Анна снова улыбнулась, теперь уже, понимающе — Михайла его на тебе еще не видел, сразу заметит, порадуется!

Юлька снова ощутила жар на щеках, а губы, сами собой начали расплываться в улыбку, но тут внимание Анны старшей очень вовремя отвлек на себя дежурный урядник Антоний:

— Матушка боярыня! Как Михайлу-то величать теперь? Его же господин сотник… это самое… ну, старшиной-то у нас нынче Дмитрий…

Вести о штурме острога и лишении Мишки старшинства принесли первые раненые, доставленные обозниками в крепость, и для Юльки, впервые, сколько она себя помнила, главным стали не забота о пациентах и не сожаление о погибших, а Мишкино несчастье. Именно несчастье, потому что, в понимании юной лекарки, Мишка не мыслил себя отдельно от Младшей стражи. Как же он теперь? За что старик Корзень с ним так обошелся?

Потом, когда привезли раненых из Отишия, все стало еще непонятнее — Мишка, вроде бы уже и не старшина, все рано командовал отроками и даже увел два десятка в самостоятельный поход. Юлька тогда не удержалась и попыталась получить разъяснения у боярыни Анны. Та тоже не скрывала беспокойства за сына, но ответила уверенно: «Старый Лисовин мудр и знает, что делает. Раз лишил старшинства, значит, это для чего-то было надо!». Правда уверенности ее хватило ненадолго — вести о ранении Алексея тоже были какими-то противоречивыми: то получалось, что ранен он чуть ли не смертельно, то ранение такое легкое, что старшего наставника Младшей стражи даже не стали перевозить через болото.

В конце концов, уже Юльке пришлось успокаивать Анну, напоминая, что раненым все всегда представляется в мрачном свете, гораздо хуже, чем было на самом деле, а самостоятельный поход опричников вовсе не опасен, иначе дед Мишку ни за что не отпустил бы. Разговор, что называется, сложился — юная лекарка ведовским чутьем уловила некую теплоту возникающую между ней и мишкиной матерью, но тут все испортила Анька-младшая, до того радовавшая собеседниц совершенно необычной для нее сдержанной молчаливостью: