Валерио Эванджелисти - Предзнаменование

Мишель пожал плечами.

— В Бордо он работал как врач. Я много чему у него научился.

— Только в области медицины?

Похоже было, что Мишель впервые по-настоящему смутился. Чтобы взять себя в руки и ответить, ему понадобилось несколько мгновений.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Куда уж понятней, — вмешался Рабле. — Ты сам создаешь себе репутацию колдуна. На лекции ты упомянул эту книгу Птолемея… как ее там?

— «Тетрабиблос». Но это просто книга по астрологии.

— Ну да, астрология. Берегись, в аудитории были доминиканцы. Для них естественная магия, магия церемониальная и астрология — одно и то же. Все три относятся к наукам демоническим. Не забывай, что епископ Рие, Жан де Пен, сидит в тюрьме в Тулузе только за то, что получил письмо на греческом языке. А Жан Кагорский находится под следствием по мотивам еще более смехотворным. Наши инквизиторы начинают все больше походить на испанских.

Мишелю эти разговоры были явно неприятны. Он заерзал на стуле и кивнул:

— Да, ты прав, я буду осторожней.

Однако было видно, что он сказал это, чтобы отделаться.

Настроение у всех испортилось. К счастью, появился хозяин со стаканами, и все принялись разливать вино. Через мгновение снова воцарилось веселье, и толстый румяный студент поднял оловянную чашу:

— Выпьем за Монпелье, за царство свободы, где все мужья рогаты, а женам снятся студенты!

Коринна хитро усмехнулась:

— Господин Рондле, здесь мужьям наставляют рога не только по воле жен. Я слышала, что на днях вы изволили вышибить дверь в одном доме и похитить новобрачную прямо с брачного ложа.

— Кто? Мы?! — закричал Рабле, подняв брови. Казалось, вино застряло у него в горле. — Мы невинны, как овечки. Когда случилось это ужасное событие, мы уже давно спали.

Антуан Сапорта согласно кивнул.

— В конце концов, этот муженек заслужил тех палок, что получил. Спать в другой комнате, отдельно от такой красавицы!

Коринна покачала головой:

— Насколько мне известно, если бы не вмешалась стража, женщина провела бы скверные четверть часа.

— Ты хотела сказать, прекрасные четверть часа, — ответил Рабле. — В чем состоит долг студента-медика? Помогать страждущим. А женщина явно страдала, ибо натура ее не была регулярно орошаема, как предписывает Гиппократ. Повесы, ворвавшиеся в дом, хотели ее оросить. Что же в этом дурного?

Развеселившаяся Коринна что-то пробормотала, но Молинас ничего не смог расслышать из-за взрыва оглушительного хохота. Путник в черном плаще внимательно прислушивался к тому, что говорилось об испанской инквизиции и фамильи. А когда упомянули репрессии в Тулузе, в его мозгу промелькнуло видение, которое трудно было забыть. Когда в сентябре 1485 года убили епископа Арбуэса, ему едва исполнилось четыре года. Однако он прекрасно помнил, как разъяренное население Сарагосы металось по улицам в поисках евреев — все равно, обращенных или нет. Отец, вернувшийся с этой «охоты», с гордостью демонстрировал мальчику ее результаты: две длинные колонны обращенных и евреев всех возрастов, которые под издевательства и плевки толпы брели к церкви Л а Сео. Детская память оставила отрывочные образы: ужас на лицах пленников, когда они оказались перед вереницей столбов; вздох облегчения, когда они поняли, что костров не будет; и снова бесконечный ужас, когда увидели, какая участь их ожидает: их прибили к столбам за правую руку. Через минуту крики боли заглушили веселый галдеж собравшейся толпы, и так продолжалось, пока не появился на коне архиепископ Сарагосы и не прекратил пытку. Вершить правосудие предоставляли инквизиции, и правосудие это было утонченнее и страшнее площадного…

Молинас отогнал видение, но сосредоточиться на студенческой пирушке ему больше не удалось. Сидевший поблизости от него одинокий священник издал горлом странный звук, похожий на рвотный спазм. Руки его затряслись еще сильнее, он не удержал графин, и тот со звоном разбился. Священник попытался встать, но снова упал на стул и, закрыв глаза, съехал на пол.

Молинас удивленно застыл на месте. Студенты, напротив, при виде этой сцены разом вскочили. Рабле первым оказался возле больного и, опустившись на колени, распахнул на нем рубашку. Его пальцы быстро ощупывали грудь, а Мишель тем временем разводил ему руки.

Франсуа вдруг отпрянул и резко вскочил на ноги, указывая на распростертое тело.

— Господа, — сказал он хрипло, — у этого бедняги чума.