Анастасия Цветаева - О чудесах и чудесном

«В Тарусе — лодка, а весла тяжелые. Андрюша умеет грести. Сад так вырос, что с балкона не видно Оки. Пароход кричит, что идет.

На качелях мама не позволяет, чтобы подгибались веревки: «упадешь, голову разобьешь».

Орехи из зеленой шкурки лезут туго, пальцы очень стараются. Кот Вася с нами всегда — в Москве и в Тарусе, а пес остался в Москве».

Мемуары А. И. Цветаевой в русской художественной культуре явление совершенно особенное. В них явь духовно-тонка, часто — импрессионистически-живописна.

Прошлое мастерски приближено чутким видением еле-уловимых оттенков чувства, лиц, красок… В мемуарах живы «вечные» черты цветаевского отношения к жизни, они — прежде всего — в Правде Целого, в том, что мы можем легко, как по хрустальной лестнице сна, войти в «быт и бытие» семьи Цветаевых, посетить начало века. Когда происходит такое «перемещение во времени», мы начинаем догадываться, что детство продолжается в глубине человеческого существа всю жизнь, что оно по-своему «вечно».

Разве наши сны — не продолжение «игры»? Детство — это время еще неполной победы нашего сознания над сказочными глубинами подсознания, где ждет наше истинное, чистое, детское, первозданное «Я», которое знают лишь гении планеты и те, кому оно открывалось во вдохновении, в творчестве. Истинное, чистое «Я» можно еще назвать «искрой Божьей». У тех же, кто раскрыл его — у великих посвященных, такое высокое осознание всего сущего, их «Сверх-Я» зовется уже «Маяком Вечности».

Писатели, художники — стремятся бессознательно, а избранные — осознанно к Вечным маякам, к отблескам неизреченного света.

У Анастасии Ивановны движение к ее Ангелу Хранителю, к внутреннему Свету — в отказе от какой бы то ни было лжи, в аскезе с 27 лет, когда она приняла обет — ни сигарет, ни мяса животных, ни прочих серьезных соблазнов. Однако вера ее не сурова и отреченна, а жива, жизненна: Анастасия Ивановна приветлива, гостеприимна, встречает гостей улыбкой, способна увлечься беседой, заинтересоваться собеседником, его жизнью, его радостями и горестями, его верой, при этом — словом и делом готова помочь. Помочь взволнованно-настойчиво, помочь, преодолев невозможности и преграды. Она — яркая, волевая Личность, в которой талантливость видна невооруженным глазом, в ней — чуткая наблюдательность, проникновенное знание человеческой психологии…

Детство же цветет в ней — например, любовью к птицам — кормит голубей, поет им особую, только ей известную «голубиную» песенку (В скобках вспомним, что голубь — евангельский символ чистоты). Обожает собак и кошек, называет их на Вы — таково ее чудачество — «А как же, — говорит она, — разве мы можем поручиться, что у них в голове?..» Она даже верит, что души животных, тоже, как и человечьи, впадают в бессмертие.

В ее небольшой московской квартире — со стен, со шкафов — фотографии друзей — поэтов, художников, писателей. А над кроватью, скрытой за ширмой — большой иконостас, — лики Христа, Божьей Матери, русских святых.

Бывает — засидишься за срочной работой, вместе с Анастасией Ивановной — за правкой рукописи и она не отпустит в ночь, забеспокоится, уложит в кухне и из комнаты долго слышны тихие слова молитв. Сколько бы раз среди долгой молитвы не задремала, вздрогнет, проснется и продолжит — до конца.

В воскресенье в сопровождении кого-нибудь из друзей — непременно, если не больна — в церковь — причаститься, исповедаться. За советом обращается к своему духовному отцу, священнику.

Однако, при всей приверженности православию, Анастасия Ивановна не идеализирует религиозное образование в гимназиях до революции. В интервью «Московскому церковному вестнику» (№ 8, авг. 1989) она сказала: «- Я думаю, что католики — лучшие воспитатели, чем мы. У нас такого разумного подхода к детям я не видела нигде. Я уверена, что православная вера и есть самая радостная, полноценная, жизнеутверждающая, но воспитание детей у нас в России в начале века было очень скучное. Когда нам в гимназии преподавали богослужение, то очень трудно было что-либо понять».

К живому, истинному, от души идущему религиозному чувству стремилась и пришла Анастасия Ивановна Цветаева, у которой тоже как у многих ее современников, в молодости были «отступления», были сомнения, но с достижением зрелых лет сомнения отброшены, религиозность победила на всю жизнь.

Интересно что, как мне рассказывала Анастасия Ивановна, религиозность в зрелые годы ей предсказывал Василий Васильевич Розанов с которым у нее до его смерти от голода в 1919 году длилась переписка.