Вук Задунайский - Сказание о том, как князь Милош судьбу испытывал

И начался бой, но не пустил Юг Богдан царя в первые ряды, как ни рвался тот. Отправили Юговичи Лазаря за спины свои, подальше от стрел с ятаганами. Но не знало о том войско сербское, и поползли по нему слухи темные — что ранен тяжко царь, а может — и убит даже, что турки верх взяли. Вокруг темень такая, что хоть глаз выколи, не видят ничего пред собой воины, только слышат ржание лошадей, звон ятаганов да страшные крики верблюдов. И привиделось воинам, что смяли турки передние ряды сербские, и вот уже в двух шагах от них смерть ощетинилась. Ночью сомнение быстро проникает в душу, а у страха большие глаза. Дрогнули сербы. Дрогнули и побежали. Узрел Вук Бранкович, что проиграна битва, и отвел войско свое, как царю обещал. А за ним побежали босанцы с албанцами. Окружили турки царя Лазаря, и хоть бились отважно Юговичи до самой смерти, не сумели они царя охранить — пленили его нехристи. Упал князь Милош на землю горючую. Умел бы плакать — заплакал бы. Но не умел, да и не к лицу это воину. В третий раз бился он на Косовом поле и в третий раз видел самый черный день народа своего. Кто из мужей смертных смог бы такое вынести? Завалило Милоша телами, своими и чужими. Что теперь скажешь, князь? Испытал ты судьбу?

Заря на небе разгорается, поднимается солнце алое, вода в реке красна от крови. Стон предсмертный стоит над полем Косовым. Выходит на поле султан Мурад, хочет победе своей в глаза взглянуть. Топчет он, пес, тела ногами, над умершими насмехается. Видит вдруг султан — рука окровавленная из груды тел вверх тянется. То князь Београдский сдаться султану решил. Приказал Мурад привести к нему знатного пленника. Хочет, чтобы тот сапог ему целовал и ползал на брюхе в знак покорности, да чтоб все узрели мерзость сию. Кинули янычары князя оземь лицом — давай, ползи к своему новому хозяину. Не ведали ничего они про судьбу и про то, что кинжал византийской работы с сердоликами сжат был уже в руке княжеской. Не миновать тебе, султан, поля Косова! Не разминуться тебе на нем с Милошем Обиличем, князем Београдским! Протянул Мурад князю свой сапог, но вскочил князь на ноги, как барс, да рассек султану нутро поганое одним ударом кинжала — от брюха до бороды. Собаке собачья смерть. Всю ненависть вложил князь Милош в удар свой, и не зря — остался он в веках. Видать, и вправду свершил когда-то султан смертный грех — иначе зачем бы судьба ему выпала трижды со вспоротым брюхом на поле валяться? Турки князя схватили, поднять на копья хотят, ан Баязид уже тут как тут.

— Негоже тебе, светлый князь, на себя брать за всех вину.

— А твое какое дело?

— На что ты себя, князь, обрекаешь? Каждый день твой будет Видовым. Не будет тебе покоя.

— Разве просил я о нем?

— Все ты сделал для них — такого никто не сделает. И все равно повержены они. За грехи отвечать им еще пять веков.

— Я остаюсь с ними.

— Твоя воля, светлый князь. Я смогу сделать для тебя совсем немного — когда солнце будет клониться к закату, лишат тебя жизни.

— Не за жизнью шел я на поле Косово.

Эх, светлый князь, светлый князь! Неужто жизнь не дорога тебе? Одно слово — и снова будешь ты как прежде осаждать коня своего сильной рукою, пить золотистую шливовицу из драгоценных кубков и перебирать шелковистые кудри красавиц. Всего одно слово! Вот уже дрогнуло сердце княжеское, хочешь ты пасть в ноги своему новому владыке и признать его власть над тобой, — тут-то сразу мир переменится, и не надо будет тебе завтра класть голову свою на плаху окровавленную. Но застряло слово в гортани, да ноги одеревенели. Что не пускает тебя, князь? Разве есть то-то дороже жизни? Подумай покамест над этим, покудова есть еще время…

Как повелось уже, зовет Баязид князя Милоша в шатер султанов на трапезу, подает ему яства царские да говорит:

— Смотри, князь, обманывал я, убивал исподтишка — а султаном стал. А ты был прям и честен, за других вину брал на себя — и вот ты на пороге смерти. Так кто из нас прав?

— Тьма не может быть правой пред светом, а ложь — пред истиной.

— Эх, светлый князь! Не хуже меня ты знаешь, что империи строятся железом и кровью, ложью и ядом, поддельными письмами и кинжалами в спину.

— Зато потом и рассыпаются в один миг, будто и не было их.

— Но не построить их по-иному!

— Значит, и браться не след. Остается в веках лишь то, что в добре было зачато.

— Все красиво, князь, у тебя на словах. А на деле вот убил я отца своего и брата, дабы султаном стать. Согрешил я пред ликом Всевышнего. Взять бы Ему — да наказать меня смертию. А нет…