Д. Селин: Судьба наизнанку

Пока носили бумаги в украинскую таможню, Миша Тор решил немного расслабиться. Выразилось это в слегка опущенном ниже уставного требования стволе автомата и более свободном оглядывании окрестностей. Больше находящийся в охранении литерного поезда контрактник позволить себе не мог. Не предусматривались Уставом его запросы и пожелания.. Например, снять бронник и забросить его куда подальше вместе с остальной амуницией, подставив тело жаркому июньскому солнцу.

Жара здесь была действительно невыносимая - почти тридцать градусов. Даже в десятом часу вечера. Привыкший к более прохладным российским просторам спецназовец нетерпеливо оглядывался в сторону уходящих в украинскую даль блестящих рельсовых нитей. Совсем скоро должен подтянутся оттуда незалежный электровоз и потащить десятки нетто-тонн ценного груза по землям свободных поедателей сала и наливателей горилки.

При мысли о выпивке в такую кромешную жару, густую, как сметана в глазированной крынке, ему на мгновение стало дурно. Не то что бы он успел где-то перехватить и раздавить прохладную поллитровку повзводно, маясь 'потом' жутким похмельем. Нет - в поезде царил жёсткий сухой закон и попавшийся на горячительном легко вылетал из кандидатов в следующую поездку через пол-Европы. Что, кроме служебных неприятностей, ощутимо било по карману - нигде более не светило получить полторы тысячи долларов, как за три недели железнодорожного путешествия. Плюс положенное по контракту жалованье. Причина была гораздо проще - Миша Тор не пил. Вообще.

В этом стоило винить обе ветви Мишиных предков. По дедовой линии сбежавшие подальше от Никоновских реформ старообрядцы считали алкоголь даром сатанинским, а предки по бабке - перебравшиеся в большой город вогулы - просто-напросто алкоголь не переваривали и падали в 'отключку' после первых ста грамм беленькой. Даже свирепый каток индустриализации, выжимавший из бывших свободных крестьян и охотников нового человека, не смог раздавить эту маленькую особенность слившихся родственных линий. Даже бабкин старший брат, провоевавший всю войну снайпером, так и не пристрастился к выпивке. Что было совсем уж удивительно на фоне военных фильмов и прочитанных Мишей мемуаров, собранных дедом в приличную библиотеку. На вопрос, как он умудрялся снимать неизбежный военный стресс, дед только улыбался своим полярным прищуром и отвечал в одном и том же духе - 'Будет тебе восемнадцать, Миша, расскажу'. Не успел он дожить до восемнадцатилетия внука, выходя из бани, неловко поскользнулся, упал и крепко приложился затылком о верхний край лиственичного настила крыльца. Прибежавшие спустя час на вой собаки соседи нашли уже бездыханное тело.

Тогда же, в две тысячи пятом году, разбирая в оставшемся от деда сундуке старые бумаги и вещи, Михаил нашёл аккуратно сложенные в картонную папку с ботиночными завязками пожелтевшие газетные вырезки. Судя по полувыцветшим буквам на грубой бумаге, это были фронтовые листки, рассказывающие о подвигах снайпера Петра Мартынова. Таких листков было ровно пять, а под ними лежало свернутое полевым треугольником письмо, из которого выпала маленькая фотокарточка. На ней был Пётр Мартынов в полном зимнем обмундировании на фоне подбитого и завалившегося боком в кювет 'Тигра'. Дед залихватски закинул СВТ с оптическим прицелом на плечо и улыбаясь, смотрел в объектив. На обороте карточки было размашисто написано 'Харьков, 1943'. Михаил пробежал глазами написанное таким же твёрдым почерком письмо и после первого абзаца смущённо положил его обратно в папку, аккуратно свернув. Не такими он представлял своих предков. Письмо было написано женщине и с первых строк дышало жаром и страстью. ' Ну, дед, давал огня' подумал Михаил, забрав себе найденные бумаги. Судя по всему, письмо так и не было никогда отправлено адресату - на военном треугольнике не было никаких чернильных штампов, как и адреса получателя. Даже имя женщины оставалось загадкой, в письме оно нигде не упоминалось. Зачем дед его проносил с собой всю войну и потом десятилетиями хранил у себя в доме - так и осталось для Михаила загадкой. Вернувшись с войны, Пётр Мартынов женился и обзавёлся пятью замечательными детьми. Жену свою он любил и хотя пережил её более чем на пятнадцать лет, никогда и никому не рассказывал о своих амурновоенных похождениях.

Больше из близко живущих старших родственников у Михаила не было - родной дед умер ещё в шестидесятые, остальные разъехались по огромной стране в годы советских пятилеток, да так и остались на построенных стройках коммунизма. К двоюродному деду маленький Миша ездил каждое лето, благо жил он недалеко от города, в посёлке Чёрный Исток. Для не заставшего эпоху пионерлагерей мальчика это был лучший отдых - купание в хорошую погоду в горном озере, походы с дедом по окрестным лесам с целью сбора грибов и просто так, для 'развития образованности', как говорил внуку Пётр Мартынов.