Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения

Вот тут Борис Михайлович и понял, почему у многих его знакомых после возвращения с охоты такие мутные и красные глаза. Это специально, чтобы дичь не спугнуть.

— А как раз и банька готова, товарищ генерал-лейтенант. Пойдёте? — опять встрял старлей.

— Потом, — Сергей Сергеевич подвинул к себе деревянный поднос с мясом. — Сначала перекушу чуток. А вы, товарищ старший лейтенант, своих людей бы проведали, что ли. Они всё-таки не по бабам ходили… А вокруг нас хороводы водить не нужно — голодный боец для вас должен быть важнее.

— Виноват! Разрешите идти?

Каменев кивнул и промычал что-то непонятное набитым ртом, показывая рукой в сторону казармы.

— Там трёх поросят принесли и одного пленного. Будете жарить, не перепутайте, — перевёл Шапошников. А потом, проводив взглядом пограничника, спросил:

— Откуда пленный? Мы что, уже воюем с Финляндией?

Сергей Сергеевич спокойно прожевал и ответил:

— Надо же было ребятам потренироваться, не всё же на свиньях. Хотя и этот не лучше…

— Кто?

— Да пленный наш. Помните в шестнадцатом году скандал с приват-доцентом Нерлиным?

— Это который был любовником князя Юсупова и изменял ему с Гришкой Распутиным? Там ещё что-то с кражей серебряных ложек связано…

— Он самый. Только кражу замяли, а Нерлин исчез из Петербурга.

— А как на границу попал? Что, в армию взяли?

— Нет, просто всё это время он кормился в Гельсингфорсе написанием газетных статей про то, как Российская Империя угнетала маленький, но гордый финский народ. А тут поступил заказ на книгу об агрессии СССР против Финляндии в девятнадцатом году. Вот и приехал материал собирать.

— Вот ведь пи…, - Борис Михайлович кашлянул и поправился. — Вот ведь содомская порода. И зачем вы его сюда притащили?

— Ну не бросать же труп прямо там. А так — пропал, и с концами.

— Так труп, говорите?

— С десяти часов вечера.

— Ещё без четверти….

— Честно говоря, это уже его проблемы, — невозмутимо заметил Каменев. — За пятнадцать минут можно даже родиться успеть, а не то что помереть.

Каменев отбросил в сторону второй за вечер исхлёстанный веник и недовольно поморщился:

— Жестковат. Видимо после Троицы заготавливали.

— А что, есть разница? — Шапошников, завернувшийся в простыню наподобие римского патриция, уже сидел у самовара.

— Конечно. Лист крупноват и не такой мягкий. Разве не почувствовали?

— А по мне, так никакой. Что после Троицы, что после Духова дня… И вообще, вам не кажется странным, Сергей Сергеевич, что сидим вот мы, коммунисты и красные генералы, и рассуждаем о религиозных праздниках?

— О чём же ещё? О превосходстве марксистско-ленинской теории в бане говорить как-то не принято.

— Я вообще. Вопрос немного шире. Представьте себе такое год назад.

— Ну вы и вспомнили. Тогда даже воскресений не было. Вот за что уважаю нашего Патриарха, так это за отмену пятидневки.

— В его обязанности и входит искоренение и борьба с богохульственными вредительствами Троцкого и Ягоды.

Нарком обороны опустил полотенце, которым вытирал насухо пышные усы, и озабоченно посмотрел на Шапошникова:

— С вами всё в порядке, Борис Михайлович? Что-то вы передовицами из "Правды" разговаривать начали.

— Спасибо, Сергей Сергеевич, я здоров. Просто передовицу и читал, вот она на столе постелена.

— Извините.

— Ничего страшного, это всё газеты. Знаете, порой кажется, что скоро сам начну им верить. Всё же это мощнейшее оружие.

Каменев налил себе чаю в стакан в мельхиоровом подстаканнике с эмблемой наркомата путей сообщения, взял горсть ржаных сухариков и вздохнул:

— Разве вот нам корреспондентов на врага сбрасывать?

— Что, приходите к тем же выводам, что и я?

— Угу, — нарком наблюдал за танцующими чаинками. — Нереальная задача. Там сначала бомбить неделю нужно, а потом… Да не знаю я, что потом! Танки не пройдут, а оставшиеся в живых пулемётчики выкосят всю пехоту. Она у нас и так воевать не умеет, а если ещё под огнём… То, что новым уставом разрешено применять матерные слова при командовании на поле боя, конечно существенно подняло боеготовность, но в остальном… Прорвать оборону мы, конечно, прорвём, но с какими потерями… Честно скажу — не хотелось бы дожить до такой войны.

— Только Клименту Ефремовичу так не говорите — обидится.

— Не гимназистка, переживёт. Рано нам ещё сюда соваться.

— Тоже самое пытаюсь доказать уже полгода.

— И чего?

— Как чего? А кто ещё на прошлой неделе кричал о непобедимости и легендарности? Знаете, Сергей Сергеевич, если Фортуна в кои-то веки повернулась к России лицом, ещё не значит, что она нам благоволит. Может просто боится показывать задницу?