Михаил Сухоросов: Игра на слух

— Э, мужики! — к нам, увязая в снегу, торопился Эрик. — Живые, уродцы?

— Есть носилки или что-то в этом роде? Торана долбануло.

— Что именно? — Эрик одним прыжком подлетел к Торану, опустился на колени.

— Кажись, контузило. И с ногой что-то. Я ж не врач, а простой Чародей…

— Ну-ну… Ладно, ничего слишком серьезного, вроде. Тьфу-тьфу…

— А у нас тут трофей, — сообщает Малыш, кивая на пленного.

Эрик удостаивает его беглого взгляда, потом роняет:

— Сейчас насчет носилок распоряжусь, — поворачивается, чтобы уходить, и сухо сообщает через плечо:

— Миллер и Лин убиты. У Шифмана пуля в легком.

До меня доходит не сразу. Перевожу взгляд на Малыша, а он — лицо закаменело, взгляд стеклянный — медленно поднимает автомат. Моя рука неторопливо и мягко отводит в сторону ствол, голос становится прямо медовым:

— Не спеши, Малыш. Этот мальчик послушным будет. Он нам расскажет, что знает, а грохнуть его успеем.

Малыш забрасывает автомат на плечо, поворачивается и, не оглядываясь, уходит, широко шагая по глубокому снегу. А я, опустив автомат, хватаю парня за воротник маскхалата, дергаю к себе, выдыхаю прямо в расширенные страхом глаза, не узнавая своего голоса:

— Ну, молись, сучий выкидыш… Пошел!

Суматоха более-менее улеглась только часа через полтора, к тому времени мы все, уцелевшие в сшибке, не сговариваясь, сползлись в комнатку наверху, чуть погодя к нам присоединился и Герман. Малыш, правда, остался сторожить пленного — после того, как я привязал паренька к стулу внизу и взял с Малыша клятву, что он не вышибет ему мозги — раньше времени, во всяком случае.

В комнатешке накурено — хоть топор вешай, бутылка кочует по кругу, Гельда привалилась к моему плечу и, кажется, дремлет. Я бы тоже подремал, но не получается, несмотря на дикую, нечеловеческую усталость… Впрочем, и остальные не лучше — посерели даже. У Германа под глазами темные круги залегли, он непрерывно курит, прикуривая одну от другой. Напротив, в кресле, расположился Коллинз, забинтованную руку держит нежно, как младенца. Рогожин, взъерошенный и мрачный, пристроился у стенки, поджав под себя ногу. Торан раскинулся на том же диванчике, что и мы с Гельдой, вытянув поврежденную ногу. Быстро оклемался, ничего не скажешь. Вот чего у нас, чародеев, не отнять — живучи мы, как кошки… И Ларико я не вижу. К малышу, наверно, ушилась…

Мы только изредка перебрасываемся фразами, но боже мой, как хорошо сидеть, потягивать водочку, никуда не торопиться, и знать, что в ближайшие несколько часов тебе ничего не грозит! Почти ничего, вернее… Не спроста ж мы тут жмемся друг к другу, как птицы в грозу.

Герман, поставив бутылку на колено, втолковывает Эрику:

— Мне за вас такую драку пришлось выдержать! Они для начала уперлись, что вас в Пятерку переправить надо, что сектор закрыт, что вы чуть не инфекцию занести можете… Еле убедил, чтоб под мою ответственность. Но досмотр вам все равно проходить придется, данные на вас уже подняли… Кроме Торана, Гельды, Малыша и, соответственно, Майка.

— Их-то как — выпустят?

— С вами должны… Вот насчет Майка придется что-то придумывать, — Герман повернулся ко мне:

— Да, мне тут насчет тебя, можно сказать, весточка была недавно…

— Опять приглашение на похороны?

— В общих чертах.

— Очередное преувеличение. Я бы сказал, гипербола… Сколько раз вообще ты о моей смерти слышал?

— Дважды, минимум. — Герман передал мне бутылку. — Давай. За воскресение из мертвых.

Хмель медленно растекается в голове.

— Знаешь, а я тебя, по некоторым данным, тоже к покойникам причислил.

— Не дождешься. А ты, кстати, в своем репертуаре: вечно в самый неожиданный и неподходящий момент… Как ты по мне сегодня морзянкой врезал!

— А еще, напомни.

— Не поверишь. Я тут тебя во сне видел. И в очередной раз ты меня обломал.

Что-то в мозгах проворачивается — медленно и смутно:

— А подробней?

— Самое интересное — я запомнил. Обычно свои сны не запоминаю… А дело, в общем, было так: снится мне как раз Питер, все конкретно и подробно. Помнишь, там кофейня, угол Невского и Садовой?

— Ага, помню, — обрадовался я.

— Ну вот, сижу там, напротив — девушка, симпатичная такая, а мне, по условиям игры, ну, как во сне обычно и бывает, во что бы то ни стало надо ей клинья подбить. Я включаю на всю катушку свое незаурядное обаяние, и только начинаю чувствовать, что девочка, фактически, готова к употреблению, ощущаю вдруг нечто вроде этой самой морзянки, причем знаю, что она от тебя исходит. Я обламываюсь. Как ни в чем не бывало, беру из-под столика автомат, выхожу в дверь, а она почему-то на втором этаже…