Тут я осекся и как мешком шарахнутый посмотрел на портрет. Точно так же, выкатив свои шары, смотрели на Гитлера и остальные члены нашей четверки. Похоже, им в голову пришли те же мысли.
Нас повели по коридору. Не знаю, как остальные, но я был словно в тумане.
Потом мы сидели в каком-то кабинете, и с нами говорил какой-то человек. На нем была какая-то непонятная форма — ни немецкая, ни советская, ни российская, и лишь трехцветная нашивка на рукаве подсказывала моему подсознанию (сознание было в отключке), что передо мной, видимо, власовец.
Я слушал его, и ощущение какого-то дикого смешения времен невероятно усиливалось. Ведь говорил он о кровавом большевизме, о сталинских репрессиях, ну совсем будто перед нами сидел не человек, а телевизор. И лишь слова об освободительной миссии германской армии как-то возвращали наши мысли в военные годы.
А потом нас о чем-то спросили, и мы хором выразили готовность. Спирт даже выкрикнул «Хайль!»
Потом мы были в какой-то казарме. Туман в голове не рассеивался. Должен сказать, что этому хорошо поспособствовал «Хайль» Спирта. Не то, чтобы подавленность была вызвана осознанием предательства. Осознания никакого не было. Сознание вообще где-то отсутствовало. Но общение с власовцами вызывало ощущение какой-то ирреальности. Ведь говорили они и мыслили так, как это стало распространенным в наше время. Те же политические взгляды, та же трактовка истории: и советской, и дореволюционной, царской, и даже те же этические принципы, вернее, та же беспринципность моральная, человеческая. Тот же практицизм, полный политический пофигизм, какой-то животный фетишизм. Это были абсолютные наши современники, только почему-то жившие в годы второй мировой войны.
Если в мире существует машина времени, то это несомненно была какая-то ее экстравагантная модификация. Она будто перенесла сюда не людей, а их свинские сущности. У меня от общения с власовцами конкретно съезжала крыша. Я никак не мог отделаться от ощущения, что я все-таки в своем времени. А если я встряхивался, прогоняя от себя это наваждение, то оказывался в состоянии не менее странного раздвоения: будто это не власовцы были передо мной, а наше поколение, заброшенное сюда машиной времени, чтобы воевать на стороне фашистов.
Но, похоже, что не только у меня от этого голова шла кругом. Череп почему-то стал прятать свою татуировку. Однажды, когда он переодевался, я невольно остановил на ней свой взгляд (надо ли говорить, что теперь я уже смотрел на нее в легком шоке). Увидев это, Череп вдруг сильно покраснел и быстро оделся. Затем он мертвецки побледнел, и весь день ходил, не проронив ни слова. А наш Чуха в конце концов стал докапываться до власовцев, почему у них российский триколор. И однажды в ответ на его занудство один из власовцев прочитал нам целую лекцию о Петре Первом, Николае Втором и о великой столыпинской России.
Чуху это нисколько не удовлетворило. Он сам о столыпинской России мог преподать целый курс.
«Но немцам-то, — по-бычьи упирался он, — зачем это? Почему они разрешили Власову взять имперский флаг?»
«Они же, — твердил Чуха, — не собираются возрождать великую Россию. В их планах превратить нашу страну в колонию».
В ответ власовец понес что-то об искоренении большевизма и о желании жить в великой Германии.
«Ну, большевизм — это понятно, — встрял в разговор Череп. — Им мы по самое горло…»
Я непроизвольно усмехнулся. Ведь Череп родился на закате советской власти и вряд ли помнит что-либо конкретное о большевизме.
«Но Родина?…» — продолжил Череп.
«Родина у человека там, — перебил его власовец, — где ему хорошо!»
«Да под этим триколором, — вдруг послышалось из глубины казармы, — Российская империя не одерживала ни одной победы. Вот и весь секрет приязни германцев именно к этому флагу: не является он в глазах европейцев символом российского могущества».
«А для колонии как раз!» — донеслось после паузы из-за казарменных коек.
«Ну ты, знаешь! — вскинулся власовец, собравшийся пожить в великом Рейхе. — Прикуси язык. А то вместе с головой лишишься».
«Дурак! — было ему ответом. — Эти-то слова германцам будут, как бальзам на душу. Они еще и доппайком за них наградят».
«Вот увидите! — нарочито громко сказал первый. — Наш флаг будет развеваться над Кремлем!»
Тут пришла очередь раскрыть рты нам — четверым «путешественникам во времени».
Спустя несколько дней нашу четверку развели по разным ротам. Я попал в диверсионную группу и больше своих пацанов не видел… ни разу в жизни…
Читать дальше