Сергей Эс: Виток жизни

Надо ли говорить, что это событие сильно встряхнуло меня? Будто это белое пятно в моей башке с громким пшиком лопнуло. Все открылось мне совсем с другой стороны. В моем сознании выкристаллизовалось совершенно новое видение этой части нашей истории. Это было, как я уже сказал, Высочайшее Вознаграждение великому народу за его долгую тысячелетнюю миссию на нашей Матушке-Земле, за его страдания и самопожертвование, за его высочайший моральный дух. Это было и следствием невиданного технического рывка державы. Один из американских специалистов как-то сказал, что постройка космического корабля — это не результат озарения одного гениального конструктора. В нем воплощен труд тысяч предприятий и огромного числа инженеров и высококвалифицированных рабочих. Этого можно достичь только самыми современными технологиями и материалами. Это возможно только при самой прогрессивной системе образования. Неслучайно американцы после полета Гагарина поставили вопрос о реформе своей начальной и средней школы. Это событие вытекало из глубокой исторической логики начавшегося прорывного шествия великого народа к далекому светлому будущему. И я теперь окончательно поверил людям, поверил, что они способны построить свое светлое будущее. Увиденный собственными глазами взлет державы на космические высоты окончательно вытряхнул из меня все остатки ложных исторических цепочек, и я уже полноценно ощутил себя советским человеком.

Но из космических высот вернемся на нашу землю. В моей жизни случилось еще одно невероятное событие — я получил квартиру. Это была обычная и жутко тесная хрущевка — та самая хрущевка, которая ныне склоняется, как символ совковой убогости. Но, заселяясь в свою клетушку, я был невероятно растроган и, вспоминая все издевки над хрущевками, начал осознавать иную убогость — убогость надменных и ущербных потомков, не понимающих реальностей, в которых жили их отцы и деды. Ведь с помощью хрущевок страна уходила от другой своей беды — от бараков и коммуналок. Кстати, о коммуналках, которые ныне тоже выставляются характерным признаком совковости. Надо бы напомнить иным гнусным борзописцам, что коммуналки появились на заре советской власти, когда рабочий и служивый люд расселяли из бараков царских времен, когда за неимением необходимого количества жилья людей селили в бывшие барские многокомнатные квартиры. Для своего времени это было шагом вперед, поскольку люди сменили трущобы на комнаты (хотя бы комнаты!) в благоустроенных многоквартирных домах. А в шестидесятых стали расселять и коммуналки. Это делали очень быстрыми темпами. Стремились строить как можно больше жилья. Отсюда и внешняя однотипность, незамысловатость домов тех лет. Но выбор был таким: либо люди очень быстро получат хоть какое-нибудь жилье, либо будут мыкаться, где попало. Но и сами хрущевки предполагались как временная мера, они ведь рассчитывались на пятьдесят-шестьдесят лет, а, видя те семимильные шаги, которыми двигалась страна, легко можно было поверить в то, что в течение шестидесяти лет хрущевки будут заменены более совершенными и красивыми домами… Все это фактически свершалось перед моими глазами, и я словно проходил новые, самые высшие курсы истории своей страны, изучал ее заново — но теперь уже не по учебникам. Я освобождался, освобождался и освобождался от невероятно большого количества лживых стереотипов о своей стране и своем народе.

Было время, когда я подумывал начать поиски своей фронтовой медсестры. Но только подумывал. У нас ведь не было с ней тех безумных отношений, какие были показаны в фильме. Если она осталась жива, то у нее могла сложиться своя жизнь. Да и к тому же, как я объясню ей, почему не вернулся из той разведки?

Хотя, нет! Бывало, что в теплые майские дни, когда отмечавшие Великую Победу фронтовики, надев боевые ордена, встречались друг с другом, вспоминали сражения и погибших товарищей, я, сильно завидуя им, безумно завидуя их слезам от неожиданных встреч, вдруг ощущал горькую тоску по той далекой медсестре. И мне хотелось плюнуть на все, найти ее, упасть ей в ноги и просить прощения. Не любви, не дружбы, а именно прощения… И она мне снилась… в такие дни обязательно… И просыпался я посреди тех ночей от собственных рыданий. И утыкался я в подушку, вжимался в нее, давя вырывающийся вой…

Шли годы, шли десятилетия, и, наконец, случилось то, что случилось.