Александр Конторович: Главное — вернуться

Выкатившись кубарем из проема, я сиганул в ближайшую воронку, приподнял голову над краем. Вот и набегающие фрицы. До них осталось не так уж и много. Первый из них был уже метрах в тридцати. Низкорослый коренастый немец с карабином в руках. Вот он припал на колено и вскинул оружие – не иначе как кого-то засек. Ну, ничего, сейчас я тебя, голубчика глазастого, успокою. Позади меня сухо треснул выстрел, и немец упал навзничь. Майор! Неплохо это у него получается… Со стороны башни протрещало еще несколько выстрелов, и набегающую цепь словно бы разрубили пополам. Немцы попадали на землю и расползлись в разные стороны. Не нравится вам… Вскинув винтовку, я всадил пулю в излишне любопытную башку, высунувшуюся из-за угла дома напротив. С левой стороны затрещали еще выстрелы, и, повернув голову туда, я увидел еще десятка полтора фрицев, вывернувшихся в проход между домами. Подкрепление к немцам подошло? Скорее всего… Не есть гут. Такими силами они нас прихлопнут, как клопов. За моей спиной длинной очередью ударил пулемет, надо полагать, немцы поднялись и с той стороны. На площади тоже загрохотали выстрелы: увидевшие подмогу окруженцы решились на прорыв. Хлопнула пара противопехотных мин, злобно рыкнул пулемет. Какое-то время их там, конечно, удержат. Но не слишком долго. Вся ловушка строилась с расчетом на то, что немцы будут прорываться изнутри наружу. Внешнего удара со стороны КП я не ожидал. Ну что ж, за неимением гербовой… будем воевать в таких условиях. Опустошив магазин винтовки, мне удалось прижать наступающих фрицев к земле. Парочка особо ретивых осталась там навсегда. Ладно… еще не вечер…

– Остапчук! – главстаршина присел на лафет орудия. – Пройдись, посчитай, сколько нас осталось. А я пока пушки осмотрю. Вроде как не повредили в них ничего, стрелять можно. Миша! Я вам премного благодарен за уцелевшую машину с рацией! Клятвенно обещаю по возвращении к своим упоить до полусмерти. Буду тебе особо обязан, если сей секунд услышу из этого ящика голос Вовы Деревянко. Полагаю, что он уже давно сидит около аналогичного агрегата, ожидая услышать из него вместо невразумительного немецкого хрюканья человеческую речь.

– Товарищ главстаршина! – подошел сбоку один из штрафников. – Лейтенанта второй раз ранило, на этот раз в ногу. Ходить не может, вас зовет.

– Да ну? Хреновато… Ничего, вот выберемся к своим, он на этой ноге еще и попляшет. Пойдем, проводишь меня.

Рокотов лежал около небольшой ложбинки. Сидевший рядом боец торопливо бинтовал его правую ногу. Наливайко присел рядом.

– Как же вы так, товарищ лейтенант? Нам еще ходить и ходить, а вы позволили какому-то жлобу подстрелить вас?

– Он сзади стрелял, – отозвался боец, перевязывающий лейтенанта. – Этот фриц за ящиками лежал, мы и не видели его совсем. Пробежали вперед, а он возьми да стрельни в спину. Хорошо хоть, крови немного, пуля насквозь прошла.

– Товарищ лейтенант! – подбежал сбоку матрос. – Разрешите доложить!

– Докладывайте.

– В строю четырнадцать человек. Трое убитых, двое раненых. Немцев положили двадцать три человека, четверо взяты в плен. Пушки все целы, снарядов много, можем стрелять.

– Знать бы еще куда! Связь есть?

– Пока нет.

– Давай, главстаршина, становись к рулю, как у вас говорят.

– К штурвалу, товарищ лейтенант!

– Я не флотский, мне простительно. Всю жизнь бухгалтером был, моря и не видел никогда.

– Еще увидите, товарищ лейтенант. И искупаетесь, и на солнце погреетесь. Остапчук! Пулемет и двух человек на холм! А то и к нам подойдут такой же тихой сапой, как мы к фрицам – и трындец.

– Вот что, Наливайко… Распорядись, пусть меня к пулемету отнесут. Так я воевать не могу, а за пулеметом еще можно побрыкаться.

– Но, товарищ лейтенант…

– Не спорь со мной, главстаршина, хорошо?

– Ладно, товарищ лейтенант, будь по-вашему. Остапчук, организуй!

Топоча ногами, подбежал матрос.

– Товарищ лейтенант! Есть связь! Деревянко докладывает, что немцы навели понтоны. Переправляют танки.

– Ну что, Наливайко, – повернулся к нему Рокотов, – большие пушки – это по вашей морской части. Действуй!

На голову посыпался песок. Какой-то из особенно метких фрицев засек-таки, откуда ведется по ним огонь, и упорно пытался продырявить мне башку. Вот и на этот раз я только успел пару раз выстрелить по набегавшим солдатам, как пули просвистели в опасной близости от головы, еле-еле спрятал ее за насыпь. Эдак они ко мне и на бросок гранаты подойдут. Мяукнуть не успею, как накроют. Где же этот чертов стрелок сидит? Однако и с этими фрицами, что ко мне подползают, тоже чего-то делать надо. Приготовив для броска гранату, я резко приподнялся и запустил ее в сторону подползающих немцев. Авось не успеет этот глазастый подловить меня до падения. Глазастый оказался проворнее, чем я рассчитывал, и успел-таки выстрелить. Пуля прошла впритирку около головы. Однако азарт, как известно, – штука заразительная. Иногда прямо-таки до смерти. Так и в этот раз. Не ограничившись одним выстрелом, немец привстал, чтобы уконтрапупить меня наверняка. Со стороны водокачки сухо щелкнул выстрел, и с чердака дома напротив вывалился долговязый фриц. Допрыгался… Майор не спал. Стрелял он не часто, но очень точно. Видать, стрелок был знатный. Краем глаза я увидел летящий в мою сторону темный предмет и нырнул на дно воронки. Взрыв! Еще один! Еще! Рассвирепевшие немцы словно задались целью разнести меня на мелкие кусочки. Их можно было понять: передо мной лежало уже не менее десятка покойников. И хотя добрая половина из них – это была работа майора, противник явно не желал этого учитывать. «Медом вам тут, что ли, намазано? – думал я, отползая в сторону. – Совсем озверели! Прям спасу никакого нет!»