А. Живой - Битва на Калке

– И где этот город?

– Да тут, пару километров и уже окраина его. Я там и живу. У нас хорошо, леса много да и финский залив недалеко.

На это воевода только кивнул и переспросил:

– А хотел-то чего там?

– Да ничего. Домой вернуться и поспать маленько. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.

– Чего собирать? Ты что травник что ли, а ли колдун?

– Нет, траву не употребляю. Разве, что водки иногда. Механик я. Это значит, что любую машину разобрать могу. Даже с закрытыми глазами, – приврал немного для красного словца Забубенный.

Воевода, похоже, не очень оценил механический гений стоящего перед ним мужика и задумался о чем-то своем. Замолчал надолго. Потом, наконец, спросил, глянув мельком на Никодима:

– Ну, а к девке Настасье приставал?

– Я? – заволновался Григорий от смены темы, – Зачем?

– Известно зачем. Потешиться.

– Нет, за этим не приставал, – честно ответил Григорий, – У меня подруга есть. Там и тешусь. Только спросить хотел, как тут до города легче добраться. Но и слова-то толком с ней сказать не успел. Даже не познакомились. А она себе уже не известно чего со страху напридумывала, да братцу своему эту дэзу впарила. А он и поверил. В общем, врут они все, начальник. Чист я.

Воевода вздохнул, бросил взгляд на Настасью, которая зыркала острыми глазками из-за плеча Никодима на своего лесного обидчика.

– Да, напугал ты девку, – проговорил воевода, как бы размышляя вслух.

– Ну и что мне теперь, из-за ее эротических фантазий женится что ли? – уточнил Забубенный, – Так у меня уже жена есть, а я не мусульманин и денег на гарем у меня не хватит, такую толпу теток содержать.

Тут в разговор вмешался Никодим.

– Да что ты мелешь, Настасья сестра мне! – выкрикнул он, шмыгнув расквашенным носом.

– Да тетки все одинаковы, – урезонил его механик, не опасавшийся новой драки в зале суда, охрана кругом была надежная, – наплетут с три короба, а ты знай только, уши развешивай. Ты вот сейчас ее спроси, пусть повторит при честном народе и понятых, приставал я к ней или нет.

Никодим, по всему было видно, снова хотел броситься на обидчика, но стоявшие рядом ратники княжеские служили гарантами стабильности и уважения к суду. Никодим остался на месте, только кулаки сжал. Тогда он вдруг повернулся к сестре и вытолкнул ее на середину пустого места.

– Настасья, побожись, что он к тебе приставал.

Длинноволосая красотка Настасья, бросила короткий взгляд на Забубенного, закрыла лицо руками и вдруг бросившись на колени перед воеводой, заголосила:

– Ой, виноватая я, оговорила я его. Простите меня, люди добрые! Не трогал он меня, только напугал. Из лесу вышел, здоровый такой и весь в плесени (Забубенный скосил глаз на свой замызганный камуфляж)…и ко мне…я и испугалась, думала леший. Ну, со страху и наговорила брату небылиц, а он за меня вступился. А потом уж стыдно было обратно признаваться. Простите, люди добрые!

Мужики зашумели. Ратники заулыбались. А кузнец Никодим, как только Настасья с колен поднялась, со всего маху влепил ей в ухо такую затрещину, что девица отлетела метра на три в кусты и там зарыдала, то ли от боли, то ли совесть ее замучила.

«Бей бабу молотом, будет баба золотом», всплыла в памяти у Забубенного своевременная народная мудрость. Да, эмансипацией в здешних местах не пахло. Но тут уж он вступился за свою обидчицу, воспитание не позволило промолчать, невзирая на помятые ребра.

– Да ладно тебе, Никодим, убьешь сестрицу. Ты полегче, грабли то свои не распускай. Она, получается, вроде девушка честная оказалась.

– То мое дело, – огрызнулся кузнец и промямлил, – ты извини, паря, зря мы тебя помяли.

– Вот это точно, – радостно подхватил Забубенный и повернулся к воеводе, – Ну, что, ваша честь, герр Путята, теперь сами видали, – я чист перед законом. Можно наручники с меня снимать и из камеры выпускать. На свободу, как говориться, с чистой совестью.

Народ одобрительно зашумел. Путята подал знак и черноусый ратник быстро и аккуратно разрезал ножом острым ремешок сыромятный, крепко стянувший запястья механика. Забубенный с радостью замахал затекшими руками.

– Отдашь ему Никодим в обмен на оскорбление деньгу, а ли имущество равноценное, – вынес приговор воевода, – столько сколько, он сам захочет. А если после того он захочет сестру твою второй женой взять, или наложницей, тоже отдашь. Заслужила.

Никодим скривившись, наклонил голову в знак подчинения. Воевода замолк на мгновение и продолжил, усмехнувшись.