А. Живой - Битва на Калке

«В крайнем случае, – соображал Григорий, глядя на проплывающие мимо шатры, костры и сборища ратников, – устрою дебош и дикие крики. Может и услышит кто из своих, да спасет. Не бросят же черниговцы родного купца». Но этот вариант он решил оставить напоследок, если уж сразу на кол начнут сажать, без разговоров долгих.

А пока заметил Забубенный лишь то, что по внешним признакам миновали они одну дружину, что стояла отдельно на берегу, а приставать собирались к стоянке соседней. Видать, размещен был кто-то рядом с галичанами из сопредельных княжеств. Только вот кто: черниговцы или киевское войско? Черт их разберет.

А ладья, между тем, повинуясь умелой руке рулевого, встала поперек течения Днепра и осторожно пошла к одной из видневшихся на берегу новодельных пристаней, у которой уже столпилось человек пятнадцать ратников, судя по всему, распознавших в прибывающей ладье свою. Забубенный вглядывался в лица встречающих, но никого из знакомых не узрел.

Увидев заветный берег, воины Юрия Доморечича опустили парус, взялись за весла. Несколько сильных гребков и, мягко стукнувшись о причальные бревна, ладья завершила свой поход. С носа ее на пристань первым спрыгнул отрок с веревкой в руке, быстро примотал конец к торчавшему из воды бревну и убежал на берег, скрывшись в сумерках. «Наверное, местный молодой хлопец на посылках, – решил Забубенный, – первый год служит. Убежал ночлег готовить».

Следом за хлопцем спрыгнули на бревна еще несколько воинов и, лишь затем, преступив через борт, на пристань сошел сам воевода Юрий Доморечич. Забубенный пока оставался в ладье под присмотром остальных галичан.

Прошагав по пристани неторопливым шагом важного служилого человека, воевода ступил, наконец, на твердую землю. Там к нему навстречу шагнул широкоплечий воин в дорогом доспехе, тоже, видать, не из простых ратников.

– Ну, здравствуй Юрий, с возвращением, – поприветствовал его неизвестный.

– И ты здрав будь, Гнездич, – ответил охотно воевода, – что князь?

– Пировал с Котяном да Яруном. Почивает теперь. Но, велел будить сразу по твоему приезду, – сообщил Гнездич, – Ждет тебя с известиями.

– Почивает, говоришь. Ну, что ж, буди, – кивнул воевода в сторону ладьи, – известия кое-какие имеются.

И сделал знак, чтоб вели Григория.

– Давай, брат, – подтолкнул его к пристани один из стоявших рядом с ним ратников, – воевода, вишь, кличет.

Забубенный нехотя подчинился. Перешагнул через борт покачивавшейся на волнах ладьи, ступил на пристань.

– Не задерживай, – снова поторопил его ратник, шагавший сзади.

Григорий хотел было возмутиться насчет свободы передвижения, но вспомнил, что он не в Америке, и даже не в России двадцатого века. Права качать здесь было довольно трудно. Особенно, если ты без меча и один в поле. А последний звонок и помощь адвокатов ему, скорее всего, вообще не полагается. Поэтому, затаив обиду, он молча спустился с пристани на берег и встал рядом с Доморечичем.

Гнездич осмотрел Забубенного, на котором высохшая одежда висела мешком и, судя по всему, не преисполнился к нему уважения. А, скорее всего, даже усомнился в важности его информации.

– Этот известия знает? – поинтересовался недоверчиво Гнездич.

– Веди к князю, – коротко и с нажимом сказал Юрий стоявшему напротив Гнездичу, – время дорого.

Ратник, который, как показалось Забубенному, был главой личной охраны самого князя, медленно повернулся и зашагал в сторону походных шатров. За ним пристроились еще четверо из стоявших на берегу воинов. В центре группы шел временно лишенный свободы передвижения Григорий рядом с воеводой галицко-волынского княжества, сразу за которым вышагивало еще человек десять ратников из числа тех, что плыли с ними на ладье. Скоро этот импровизированный отряд удалился от берега метров на сто и углубился в лабиринт шатров, между которыми горели костры.

Вкруг каждого сидели и грелись воины в полном облачении, словно им в любую минуту мог поступить приказ вскочить на коней и ринуться в бой. Видно здесь не на шутку готовились к войне, которая могла начаться в любую минуту. Несмотря на то, что войска уже снялись с насиженных мест и выдвинулись к Зарубу, толком, похоже, никто не знал с кем и когда предстоит воевать. Поэтому Григорий сейчас был самым ценным свидетелем, за которого каждый их князей-соперников, по его мнению, готов был дорого заплатить, чтобы узнать то, что знал Григорий. Но никакого торга могло и не случится. Нравы в двенадцатом веке были гораздо проще. Сейчас его уже вели к Мстиславу Удалому, который мог его просто вздернуть на дыбе для начала, чтобы собеседник стал помягче характером, а потом уж выспросить все спокойно. Поговорить, так сказать, по душам. И все секретные сведения, добытые механиком с риском для жизни, достались бы тогда сопернику Мстислава Чернявого. Просто так. Даром. И это было обидно. Нужно было срочно что-то делать.