— Спасибо за добрые слова, а особо за правильные: я здесь долго не задержусь.
Тюремщик хлопнул дверью, загромыхал замком. Пора — сомнительно, что тюремщик вскоре заявится сюда вновь. Мне повезло, что руки и ноги не заковали в кандалы.
Я прошел сквозь стену, вдохнул свежего воздуха. В узилище воздух был спертый, пахло парашей и немытыми телами, крысами. Бр-р-р! Не теряя времени, я прошел сквозь крепостную стену и через несколько минут прибежал к себе во двор. Славно, что я не завел собаку. Приник к окну, вслушался. Было слышно, как Лена рассказывает Васе сказку на ночь — больно он к ним пристрастился. Я тихонько постучал в окно — откинулась занавеска, Лена увидела меня, и вскоре распахнулась дверь. Ленка кинулась на шею.
— Наконец-то — мы уже заждались!
Я прошел в комнату, сел на лавку. Лена почуяла неладное, села рядом. Я взял ее за руку.
— Лена, у меня неприятности. Меня облыжно обвиняют в злоумышлениях против московского князя Овчины-Телепнева. Я пи в чем не виноват, но меня бросили в поруб. Я оттуда выбрался, по нам надо бежать из города. Сюда мы можем и не вернуться.
— Господи, за что же? — всплеснула руками Лена.
— Лена, ты со мной?
— А как же — я же ведь жена твоя.
— Тогда прекращай причитать — меня могут хватиться в любой момент, и тогда придут сюда. Времени очень мало. Собирай вещи, я запрягу лошадь в повозку.
— А Васька?
— Куда же без него? Не бросать же мальчонку.
Лена бросилась в комнаты, засуетилась, собирая вещи. Глядя, как она запихивает вещи в узлы, я мягко ее остановил.
— Лена — только самое необходимое: мне — запасные штаны и рубаху, себе — пару-тройку сарафанов, да Васькину одежду не забудь. Все взять не сможем, у нас всего одна телега.
Ленка уселась на узел, заплакала.
— Как же я все брошу? Только жить начала по-человечески. А дом как же?
— И дом придется оставить. Я деньги возьму — на новом месте дом купим и одежду. Слава Богу, не зима, много одежды не требуется.
— И паромы бросаешь?
— А что делать?
— Напиши письмо Ивану Крякутному, брось через забор — пусть дом и паромы продаст. Даст Бог, свидимся, он человек честный, деньги отдаст.
— И то верно.
Я написал письмо Ивану, вкратце объяснив, что облыжно обвинен, второпях покидаю город и прошу продать мой дом и оба парома. За деньгами при случае приеду сам или пусть передаст сам с оказией. Куда направлюсь — не сообщил. Мало ли — слуги прочитают али сам сболтнет — по глупости, не со зла.
Потом собрал все ценности — трофейное оружие разбойничье, украшенное золотом и драгоценным каменьями, татарское злато-серебро. Груз был тяжелый, но уместился в двух кожаных мешках.
Выйдя во двор, я запряг коня, подогнал его к крыльцу. Перетащил все мешки и узлы. Лена разбудила уже уснувшего Ваську, оба вышли. Я попросил не шуметь, мы уселись на телегу и выехали со двора. Не сговариваясь, мы с Леной обернулись и с грустью посмотрели на дом. Сколько счастливых минут мы здесь провели, с какой любовью Лена обустраивала наше гнездышко — и вот теперь все идет прахом. Во мне закипала злость — сколько я буду прятаться, таскать за собой семью. Я не чувствовал за собой вины и почему должен скрываться?
Я направил лошадь к дому купца и остановился на перекрестке, не доехав пару домов. Достал письмо, заранее примотанное к камню, бросил его во двор, поближе к крыльцу. Ежели повезет — слуги отдадут купцу, а дальше — как подскажет ему его совесть.
Мы же направились по ночному городу к воротам. Хорошо, что у нас не Москва. На ночь улицы столицы перегораживали заграждениями из жердей, напоминающими противотанковые «ежи» времен Второй мировой войны. У каждого заграждения стояла городская стража. Ночью ходить по улицам воспрещалось, а ежели кто и ходил, то только с фонарем и должен был иметь вескую причину для ночных вояжей. В противном случае нарушителя сажали в поруб и поутру нещадно били батогами. Все московские строгости были направлены против разгула ночной преступности, которая и в самом деле не имела границ и ужасала обывателя. В Нижнем до такого пока не дошло.
Я подъехал к воротам. Стрельцы сидели у костра, несли службу. Заслышав перестук копыт и завидев лошадь с повозкой, стрельцы поднялись, приблизились, держа бердыши на изготовку.
— Кто здесь?
Я спрыгнул с телеги, подошел, специально стараясь попасть в свет костра, чтобы они видели лицо. Стрельцы узнали, остановились в нерешительности, но бердыши все-таки забросили за спины. Подошел старший дозора, тихо переговорил со стрельцами, приблизился ко мне.
Читать дальше