Валерий Белоусов: Спасти СССР! «Попаданец в пенсне»

Тут в приёмной сидят Курчатов, Келдыш, Королёв — а он… Прямо на столе для заседаний, отодвинув в сторону чертежи Р-7! Н-да. Ну и бурная же у кого-то фантазия. Узнаем у кого — дайте только срок.

— Нет, девочка, не читал! И вообще — если бы Первый Заместитель Председателя Совета Министров снимал студенток прямо на улице — то товарищу Пронину пришлось бы вызывать конную милицию для обеспечения должного общественного порядка! Потому что они — эти студентки — всю проезжую часть тогда бы перегородили! Чтобы их только заметили!

— Ну, хватит, дочка, не болтай… давайте, Лаврентий?

— Павлович… Павлов! Павлов Лаврентий Павлович…

— Как премьер-министр, да? Давайте, Лаврентий Павлович, я вам в комнате постелю… Потому как в Москву вы до шести утра не попадёте… Да и что вам сейчас там делать? Метро-то закрыто, автобусы уже не ходят…

…Спустя четыре часа Берия снял пенсне и устало потёр переносицу.

Разложенные в четыре аккуратные стопочки — по датам, изданиям, и степени агрессивности, очень быстро — по диагонали, но досконально прочитанные им журналы и газеты были… Нет, они не были ужасны.

Привыкший чётко анализировать материал, Берия сразу уловил тенденцию…

Значит, так: отдельные перегибы и нарушения — перегибы, граничащие с преступлениями — преступления отдельных лиц — преступления системы. — И, наконец, ТАК ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ!

Это была прекрасно разработанная и удачно срежиссированная пропагандистская кампания.

Но кем разработанная? Кто был главный кукловод?

Это требовалось установить… Но это потом.

Итак.

Задача — выжить.

Первое.

Вскрыть «консервы».

Ближайшие из них.

Пункт «Один». Подмосковье. Село Кузьминки. Объект «Томка», маяк — старый дуб справа от моста через Кузьминские пруды, треугольник вершиной вниз.

Пункт «Два». Москва. Метро «Сталинская». Стадион имени Сталина, маяк — лыжная база, ромб на входных дверях.

Пункт «Три». Москва. Ростокино. Ростокинский переезд. Маяк — Мытищинский акведук, у пересечения им реки Яуза, овал на второй опоре…

Второе.

Войти в Систему… ну, это чуть потом.

Сейчас же — надо спать. Ровно сто двадцать минут.

Спать, сказал себе Берия.

И он дисциплинированно уснул.

За треснувшим стеклом окошка проплывал мокрый, неброский подмосковный пейзаж.

Из поднятой вверх длинной, в деревянной раме, форточки слетали вниз капли и приятно холодили лицо.

Берия задумчиво стоял, придерживаясь одной рукой за металлический полукруглый поручень на изогнутой деревянной спинке сиденья.

(«Вагон утреннего поезда — и так переполнен! Это не дело. Значит, люди не заняты на производстве в области, раз в Москву едут на работу… Впрочем, сегодня, кажется, выходной? [7] Выходной и воскресенье — в бериевские времена были совершенно разные вещи. Выходным в 1953 году мог быть ЛЮБОЙ день. В том числе и понедельник… Берия просто не мог поверить, что в рабочий день столько народу едет торговать на рынке. Значит, едут торговать на столичный рынок — вон у бабулек какие корзинки… Всё равно, это не дело! Что, в Подмосковье колхозных рынков нет? Надо в этом разобраться…»)

Для Берии мелочей не было.

Снова и снова он перебирал в памяти прочитанное в мерзких журналах…

«Надо же… Значит, меня двадцать шестого, а? Спустя десять дней после моей смерти…как это звучит.

Просто роман.

Хорошо, что хоть не десять лет спустя.

А Никитка-то, Свинтус, оказывается, герой… А? За руку он меня схватил. Это Никитка-то? Который меня до усрачки боялся?

И где? В самом Кремле.

И генералы — в кабинет с пистолетами ворвались…а? Да со времён Хозяина НИКТО, хоть ты дважды маршал, не мог войти в „Корпус“ с оружием! Все разоружались… и я тоже, в первую голову!

И они меня потом вывели в приёмную… а? Да у нас даже туалеты прикреплёнными контролировались — а вдруг закреплённому там станет плохо?

А потом меня закатали в ковёр и вывезли, надо же?

И часовой у ворот не потребовал накладную из Управления Делами? А вдруг этот ковер — бесценный хорасан? Да насрать часовому, что маршал Булганин ковёр везёт! Ему, солдату, под трибунал потом идти, а не маршалу Булганину!

Да даже если ковер и с накладной… что, так-таки никто и не потребовал его развернуть? А вдруг там внутри завернут крест с колокольни Ивана Великого?