— То есть, на ваше, да и на наше, наверное, счастье, — продолжал Левашов, выдернув из земли какое-то местное пахучее растение и разминая его в пальцах, — получилось хитрой петлёй выскочить за спину самим себе. Удачно избегнув малейших парадоксов. Тут надо сказать очередное спасибо одному парню из две ноль пятьдесят шестого года. Очень в некоторых физических тонкостях натасканный мужик. Мне до него далеко. Как Ньютону до Эйнштейна. Однако… — тут Левашов не удержался от возможности поддержать и своё реноме, — мы это, значит, по старинке, своё дело делаем, в соответствии с теми же «тремя законами», Ньютона, а не Азимова, а у них, хоть и на сто лет позже живут, всё больше в «сфере чистого разума».
Левашов иногда увлекался словоблудием не хуже своих друзей-приятелей.
Сообразив, что лекции тут неуместны, остальное изложил конспективно.
— Одним словом, здорово сложилось! Реальность девятьсот двадцать пятого года никак не пересекалась с восемьдесят четвёртым и двумя двухтысячными. То есть выход из неё в ваш валгалльский изолят неизвестно какого времени получался чистым. Ни единой временно́й струны не касающийся. Удивился я немного, но — против природы спорить не следует. Особенно если она сейчас в твою пользу работать настроена… А ты выпей ещё немножко, — вдруг сказал Олег, доставая из кармана вторую фляжку. — Вижу, предыдущего тебе не хватило для адекватного восприятия собственной реинкарнации…
Левашов специально налил в первую фляжку всего сто граммов, чтобы явно не хватило, зато в этой содержался коньяк, сдобренный очередным препаратом из лабораторий Шульгина. Долженствующий привести Лихарева в состояние, исключающее непредусмотренные рефлексии. Сейчас Олегу он нужен был физически активным, интеллектуально адекватным, но вполне управляемым едва заметными посылами. Некогда ему было заниматься воспитательной деятельностью в стиле Макаренко, с непредсказуемыми результатами.
— Вычислил я вас, настроился, всё время вёл в рамке, а как только увидел «медуз», вышел по отношению к тебе в «ракурс ноль», посмотрел, как ты кувыркаешься. Лётчик-ас из тебя, сожалею, не вышел. Но старался ты изо всех сил. Зато я успел и принял в свои объятия. Теперь, значит, вы живы, Дайяной и всеми прочими, кроме меня, Шульгина и Новикова, считаетесь давно, геройски и безвременно погибшими. Вернуться обратно пресловутая «петля» никому из вас не позволит. Логика событий в вашем варианте порвана невосстановимо. Жить придётся здесь, хошь не хошь. На мой взгляд — не самый худший вариант. А ты как думаешь?
— Так же и думаю. Раз мы сейчас живы — смерти не было. Что там могут вообразить другие, мне безразлично. Совершенно так, как безразлична судьба Лихарева — тридцать восемь. Вдруг «усатый хозяин» распорядился меня и там шлёпнуть? А я вывернулся.
— Никаких возражений. Теперь — информация для размышления, чтобы ты дома грамотно отмазаться сумел. Сейчас здесь — момент всего на две недели позже достаточно неприглядной сцены на твоей вилле, с мордобоем и погонями. Эвелин была в шоке, всё, по своим заграничным привычкам, порывалась звонить в полицию. Девчатам, да и нам всем, пришлось очень сильно потрудиться, пока сумели успокоить, внушить и объяснить, какая у нас служба. Хорошо, сама успела увидеть инцидент с Виталием, с Татьяной с горки побегать. Вокруг этого и выстроили легенду прикрытия. Девушка она наивная, поверила, что именно таким образом нужно было твою немедленную и крайне секретную отлучку замотивировать. Майя с Татьяной её поддерживают собственным примером. Их мужья тоже отбыли и тоже обещали скоро вернуться…
— Кем же вы меня ей обозначили? — осведомился Валентин, окончательно взявший себя в руки. Ему нужна была только подходящая для дальнейшей жизни с женой информация. — Неужто по реальной специальности?
— Примитивно, — цокнул языком Левашов. — У Майи муж — кто? Господин Ляхов, полковник, флигель-адъютант и прочее. Ксиву подлинную твоей француженке предъявил. Они же там хоть республиканцы сплошь, а к титулам крайне трепетно относятся. Ей сафьяновой книжечки с фотографией при всех погонах и аксельбантах вот так хватило! — Олег показал рукой, как именно. — Так что ты теперь — тоже особа, приближённая к Императору. Чисто Воробьянинов. Такая отмазка со свистом пройдёт, и твоя Эвелинка только и будет ждать, когда и её введут под ручку в Грановитую палату…
Пять лет, проведённых Левашовым на пароходах Совторгфлота, пусть и в культурной инженерской должности, оставили в его лексиконе и характере неизгладимые следы. Чуть только ослаблял самоконтроль, сразу начиналась специфическая стилистика.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу