Олег Дивов: FANтастика

Младший сержант думает, что запах перловки, скорее всего, ему мерещится. Как и крик «А-атставить!».

Бисеров натыкается на препятствие; поневоле останавливается. Судя по тому, что удается рассмотреть (черная поверхность, шляпки гвоздей, цифры 41), это сапоги. Вернее, подошвы. Одна из подошв отдаляется и потом несильно бьет сержанта в запотевший иллюминатор. На стекле остается травинка. Сейчас октябрь, поэтому травинка — желтого цвета.

— Отставить! — наконец слышит Бисеров. С нажимом на «а» это раз за разом повторяет незнакомый голос.

Сержанта подташнивает. Главное — не блевануть в маску. В желудке, кроме кислоты, ни черта не осталось, так что это будет нечто удушающее.

— Снять противогазы!

Наконец-то! Бисеров поднимается на ноги, стаскивает намордник. Воздух обжигает. С непривычки кружится голова. Сержанта качает; его поддерживают за рукав. Вокруг — столпотворение: кто-то лежит, с него снимают маску и бьют по щекам; один десантник на коленях, его выворачивает. Бедняга дергается в спазмах, не в силах ничего из себя выдавить.

— Рота, в две шеренги! Становись! — тот же незнакомый голос. Бля, думает Бисеров устало.

— Отделение, становись! — вспоминает сержант о своих обязанностях. Десантники бегут; Бисеров бежит. Сомлевших тащат под руки, укладывают позади строя на траве.

— Равняйсь! Смирно! Равнение на! середину! — это уже ротный.

Бисеров задирает подбородок так, словно пытается проколоть им небо.

— Вольно!

Правую ногу расслабить. Сержант смотрит на плац с удивлением — непривычно видеть его пустым. Хотя… Равнение на середину, вспоминает Бисеров. Там стоят двое: майор (чтоб он сдох) Трищенко и незнакомый командир в синих галифе. Фуражка у него синяя, околыш красный; на рукаве звезда с серпом и молотом и два (нет, три!) красных угольника. Целый капитан госбезопасности! Охренеть можно!

Педиатрия — это, конечно, наука, но покоится она на суевериях. Как земной шар на спине черепахи. Детские врачи в этом смысле напоминают шаманов — каждый камлает по-своему; со своим бубном пляшет. Одни педиатры твердят, что грудной ребенок должен плавать, другие — что не должен. Третьи говорят: больше гуляйте; четвертые предлагают закаливание. Но в целом советчики сходятся: чего-то важного Айгуль не делает.

Самое обидное — и не понимает, чего.

Поэтому в роли матери она чувствует себя, как альпинист на вершине мира. Да, забралась — терпения хватило, спасибо, больше не надо. Флаг родины поставила; надпись написала; на память сфотографировалась. А как дальше жить? Самое трудное (спуск вниз, 8844.43 метра, снег, лед и кислородное голодание) еще впереди, а сил уже нет.

Безопасника зовут Алексей Игоревич Сафронов. Это в НКГБ он капитан, а по армейским званиям — целый подполковник. Бисеров с удовольствием вспоминает, как выглядел Трищенко в газовой маске. Все видели — вся вторая парашютно-десантная рота; повара и даже наряд по столовой.

— Команда «газы», — говорит капитан размеренно. Голос у него только кажется мягким: железный прут, обернутый тканью. — Касается не только рядовых красноармейцев, но в первую очередь — старших по званию. Без командира, как без головы. Верно говорю, товарищ майор? Тогда возьмите.

И вручает Трищенко сумку с противогазом.

Бисеров снова вспоминает лицо майора в этот момент — и ухмыляется.

Потом десантники стоят и смотрят. Майор надевает камуфляж и маску — делать он этого откровенно не умеет, приходится помогать. Ему дают автомат, вещмешок, цепляют на пояс лопатку и гранаты. И все равно майор не выглядит десантником. Никак. Только Бисерову все смешнее и смешнее. Потому что в таком виде Трищенко невероятно забавен. Такой интеллигентный презерватив. Хотя видит бог, думает сержант, ничего интеллигентного в нем нет.

Потом майор ложится и ползет. От крыльца через весь плац — по-пластунски. И этого Трищенко тоже не умеет.

Еле доползает. Капитан идет рядом с ним и молчит. Майор косится на сверкающие хромовые сапоги безопасника, хрипит, делает вид, что изнемог. А может, и в самом деле, думает Бисеров. Сержант даже про голод забыл — с таким-то зрелищем.

Наконец Трищенко сдается. Он лежит на бетоне, как дохлый шерстяной кит. Сафронов подходит и ждет. Минута — нет движения. Вторая…

— Пристрелю, — тихо и внятно говорит капитан. Это слышит каждый из десантников — такая вокруг тишина. Слово падает, как лезвие революционной гильотины.