Сергей Чекоданов - Майская Гроза

- Дык, немецкий, какой же ишо? - удивился непонятливости командиров боец.

- А где этот сторож? - поспешил прервать его Сашка.

- А кажись, со мной в одном доме был. Видал я его один раз. - Огорошил их боец.

Пришлось ещe раз мысленно извиниться перед особым отделом прошедшей вперeд стрелковой дивизии. Через несколько минут озадаченный боец охраны торопливо проталкивал в дверной проeма человека в замызганном рабочем комбинезоне. Был немец долговяз, сутул и подавлен, старательно опускал взгляд, пряча глаза и лицо от встречающих его командиров Красной армии. Нервно теребил руки, хотя их ему следовало бы спрятать подальше от всех любопытных взглядов, ибо его руки никак не могли принадлежать работяге, добывающему своe пропитание физическим трудом.

Андрей старательно вглядывался в лицо "сторожа", пытаясь вспомнить ту единственную фотографию Конрада Цузе, которую ему удалось однажды выдернуть из "интернетовских дебрей". Но никаких подробностей не вспоминалось. И тогда Андрей, усердно сохраняя спокойное выражение лица, сказал:

- Добрый день, господин Цузе, как вам условия содержания?

Немец вздрогнул, вычленив из фразы на незнакомом языке свою фамилию, но всe ещe на что-то надеясь повернулся к переводчику, ожидая что тот скажет совсем другое. Но чуда не произошло. И тогда понимая, что его раскрыли он выпрямился, расправил плечи и посмотрел на Андрея взглядом человека, осознающего цену себе.

- Ну вот и прекрасно, господин Цузе. - Расслабился Андрей. - Я думаю, что нам найдeтся о чeм с вами поговорить. Если, конечно, вы опять не начнeте изображать из себя сторожа? - Выдержав многозначительную паузу, которая должна была проявить реакцию собеседника, он убедился, что тот не собирается запираться, и продолжил. - Я хочу вам предложить быть с нами откровенными. Вы должны понять, что никто не считает вас военнопленным, а тем более не собирается применять к вам какие-либо меры репрессивного характера.

Заметив, что лейтенант-переводчик, подготовка которого предусматривала допросы военнослужащих, начинает спотыкаться на переводе интеллигентных пассажей Андрея, инициативу в свои руки перехватил Сашка.

- Ты ему просто скажи, что пусть не боится. Никто его бить, а тем более расстреливать не будет. - Направил деятельность переводчика в новое русло куратор Андрея. - Поясни, что его машина по достоинству оценена руководством Советского Союза и предложи работу по той же специальности, но в Москве.

Оценив Сашкины пояснения, Андрей добавил от себя:

- И скажи ему, что его деятельность не принесeт вреда Германии. Мы воюем с Гитлером, а не с немецким народом.

Так и не поняв, кто из этих двоих является бoльшим начальством, переводчик старательно объяснил немцу всe, что от него хотят. К великой радости лейтенанта пленный и сам не собирался изображать из себя героя и с легкостью согласился на все предложенные ему условия.

Дальнейший разговор состоял из мало понятных переводчику, но вполне переводимых предложений о принципах работы установленной в комнате машины. Лейтенант волновался, выдавал несколько вариантов перевода услышанных фраз, но к его удивлению батальонный комиссар понимал всe с полуслова, даже сам предлагал различные версии непонятных переводчику слов, как будто знал их смысл заранее.

Глядя в удивлeнные глаза немца и переводчика, ибо ему приходилось пополнять их речь многими очевидными для инженера Цузе, но совершенно неясными для армейского переводчика понятиями, Андрей добился того, что немец поверил ему окончательно. И вдобавок, как ему кажется, совершенно изменил своe мнение о советских комиссарах.

Содержательная беседа была прервана самим майором Ситниковым. Удивление Андрея с Сашкой тем, что командир охраны собственной персоной примчался сообщать свежие новости, усилилось после сообщения о подполковнике НКВД, разыскивающем батальонного комиссара Банева. Это уже было серьeзно. Знать, кто на самом деле командует конвоем могли только в Москве.

Был представитель Ставки высок, худощав и даже красив, по крайней мере докторша, оставшаяся в машине встреченного ею подполковника, так как непонятно было куда ей идти, и теперь сопровождавшая его, засмотрелась на батальонного комиссара с явным интересом. Но самое главное, с точки зрения Виктора, был он для этой должности непозволительно молод. Ему свои три шпалы достались тяжeлым трудом и почти восемнадцатью годами службы. Как пришeл восемнадцатилетним оболтусом в далeком уже двадцать третьем году в роту ЧОНа, так и служил "верой и правдой" как "медный чайник". А этот красавчик едва старше тридцати лет уже "личный представитель Ставки". Наверняка, чей-то высокопоставленный сынок.