Илья Тё: Абсолютная альтернатива

Измученный минувшей бессонной ночью, я отвернулся от обоих спутников и чуть прикрыл воспаленные от трудов глаза. Тело царя все еще стискивало меня неудобством и непривычкой, однако, учитывая, что прошли уже сутки от вторичного перерождения, я начал к нему медленно привыкать. Его Императорское Величество, Божьей Милостью Николай Вторый, Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, Государь Туркестанский и прочая и прочая и прочая, вопреки моим ожиданиям оказался вовсе не субтильным бородатым доходягой, каким я его представлял по отрывочным сведениям, а вполне крепким, пусть невысоким, но физически сильным мужчиной.

В Санкт-Петербург, вернее в благоприятную Точку Фокуса, призванную изменить движение истории человечества, мы с Каином прибыли вчера вечером, если, разумеется, подобное определение времени подходит для описания темпоральных перемещений. Весь прошлый день был занят аудиенциями, а также никчемной дипломатической болтовней, и сейчас истекал примерно двенадцатый час нашего здесь пребывания.

Высадку в прошлое я вспоминал со страхом и содроганием. Шагнув в портал, мы с Каином погрузились во тьму, затем окружающее заполнили всплески пламени и невероятная боль. Как пояснил мой полубожественный спутник, его машина не могла перемещать во времени материальные предметы и переносила в прошлое только чистую информацию — некий сгусток сигналов, способных вместить в себя матрицу памяти человека. Принцип подобного переноса остался для меня непонятен, однако объяснение я принял с легкостью, поскольку оно согласовывалось с моими ущербными познаниями в физике. Материя сквозь время не транспортируется, но вот душа человеческая — вполне.

Как бы там ни было, с телом-роботом я попрощался. Было странно, но индивидуальная память моя с одинаковой легкостью могла размещаться как в электронном мозге раскрашенного андроида, так и в человеке из прошлого. Я не вполне понимал, что именно произошло с личностью Николая Второго после «подселения», однако на данный момент это меня совершенно не беспокоило, ибо иных впечатлений хватало с переизбытком. Темный куб Каина являл собой соединение нейронного сканера, передатчика информации и крематория. Куб снял с нас матрицы личности, а сами тела — уничтожил, обратив в пепел и капли оплавленного металла. На долю секунды меня захлестнула адская боль, а мир заслонили всплески яркого пламени. Затем машина перебросила наши матрицы в заранее выбранные тела. Я не знал, копировалась ли моя личность полностью или же просто набор воспоминаний, позволяющий ныне Николаю Романову отождествлять себя с Ники из Антарктиды, но одно уловил хорошо: хотя техника Каина не позволяла перебрасывать через время материю, линия времени при этом изменялась реально . По крайней мере, в этом заверял Каин. Пусть в прошлое, вещал он, переносилась только матрица памяти хронокорректора, но с момента ее появления в голове «местного» реципиента нить истории безвозвратно обрезалась.

Таким образом, место, куда мы прибыли, не являлось «альтернативой», ответвлением на древе времени или же параллельным миром. Мы с Каином находились сейчас в одна тысяча девятьсот семнадцатом году единственно возможной Земной истории. Мы были в прошлом моей планеты — на самом деле. И будущего, из которого мы явились, ныне попросту не существовало!

Как это было возможно и каким образом теория временных перемещений в прошлое стыковалась с наличием в будущем родных миров Каина, где обитали его могучие соплеменники, никто не объяснял. Каин разглагольствовал об энергетических сферах, что защищали миры хронокорректоров от темпоральных изменений на других планетах, а также о Теории Изоляции, когда каждая звездная система имеет собственную «локальную нить», которая до выхода местной цивилизации в дальний космос совершенно не влияет на развитие прочих звездных систем. В подобном урезанном объяснении оставалась уйма непонятного, но переспрашивать я не стал, поскольку после перемещения меня поглотили более насущные и непосредственные вопросы.

Меня волновало, как Каин планировал оставить меня в покинутом будущем, ведь, по его собственным словам, после перемещения матриц это будущее исчезало. Останься я там — меня бы просто не стало! Подобные размышления бросали тень на искренность моего воскресителя, а эта искренность между тем оставалась единственным фундаментом в окружающем мире, на который я мог полагаться, чтобы сохранить уверенность и надежду.