Вильгельм Зон - Окончательная реальность

Тихонько раскачиваясь на стуле, Гитлер анализировал.

Итак, что же происходит вокруг? Прошлым летом он дал указание о подготовке плана нападения на СССР. Почти тогда же негодяй Черчилль фактически плюнул ему в лицо, отказавшись от мирных переговоров. В то же самое время Риббентроп неуклонно улучшает отношения со Сталиным.

В такие минуты, минуты трезвых, лишенных мистического огня раздумий, Гитлер ясно понимал: какое на хрен евразийство?! Все силы – на завоевание Англии! Надо душить Черчилля и прочих старорежимных демократишек, оккупировать остров, и на новых прогрессивных началах создавать евроатлантический блок. Именно об этом все время твердил прагматичный Риббентроп. Ради этой ясной и понятной цели он, утонченный немецкий дипломат, пытаясь заручиться поддержкой русских, пил ночами водку с похожим на французского бульдога Молотовым.

Но нет! Гитлер не мог долго оставаться трезвым. Каждый раз, когда он выходил на прямую, как автобан, дорогу простых решений, что-то начинало трещать в больном карбюраторе. Он вновь воображал себя маленьким и робким. Магическая сила со стуком начинала перекатываться в нем. Потом он подчинялся этой силе и уже не понимал сам, что именно она повелевает ему брызгать слюной, кричать, дергаться, а главное – принимать глупые и ошибочные решения. Этой силой был страх, животный страх и неистребимое желание уничтожить источник этого страха – Черножопого.

Скрип шагов вновь раздался над головой. Гитлер задрожал. Окончательное, давно зревшее решение вошло в него. Он бросился на колени и воздел руки.

– Барбаросса, Баррбаррросса!!! – прохрипел он.

«Верховное главнокомандование Вооруженных сил. Ставка фюрера. Штаб оперативного руководства. Сов. секретно.

Время начала операции «Барбаросса» – ночь с 8-го на 9-е мая 1941 года.

Начальник штаба Верховного главнокомандования

Вооруженных сил

Кейтель».

«Начальник генерального штаба Гальдер.

11.00. Большое совещание у фюрера. Почти 2,5-часовая речь… Наши задачи в отношении России – разгромить ее вооруженные силы, уничтожить государство…

Будущая картина политической карты России: Северная Россия отойдет к Финляндии; протектораты в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии.

Борьба против России: уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции.

Командиры частей и подразделений должны знать цели войны. Комиссары и лица, принадлежащие к ГПУ, являются преступниками, и с ними следует поступать как с преступниками.

Эта война будет резко отличаться от войны на западе. На востоке сама жестокость – благо для будущего».

Макс никогда не закрывал глаза на то негативное, с чем столкнулся, отдав себя делу революции. Он холодел от гнева, когда узнавал, что красногвардейцы спалили библиотеку или вырезали на портянки холсты из рамы (а это был Серов). Он всегда соглашался с доводами допрашиваемых тихих, аккуратно отвечавших на все вопросы «господ». Он вслушивался в их разумные слова о жестокостях, которые чинят сейчас красные, и готов был во многом согласиться. Но он вспоминал их слова и деяния пять, восемь, десять, сорок лет назад, когда «во имя отца и сына» вкупе со святым духом гноили в равелинах Чернышевского, вешали Перовскую и Кибальчича, ссылали на каторгу Фрунзе, расстреливали лейтенанта Шмидта, убивали Баумана, травили Толстого, держали в камере Горького, глумились над Засулич, лгали народу, уверяя, что в его горестях и тяготах виноваты лишь «социалисты, студенты и жиды», когда они штыками охраняли ценз общественного неравенства, опасаясь потерять хоть самую малость из того, что принадлежало им, когда они спокойно мирились с вопиющими несправедливостями, потому что эти несправедливости не затрагивали их самих и членов их семей. Тогда Всеволод Владимиров находил объяснение яростному гневу мужика и, не собираясь амнистировать жестокость, ощущал вину нынешних его врагов куда как более страшной.

Он был убежден, что после победы над злом в мире должна восторжествовать культура; он считал, что жестокость должна исчезнуть сразу же, как только эта самая культура придет в новое общество. Придет не в обличье Прекрасной дамы, но в образе справедливого Высокого судии, не прощающего ничего и никому – по вечному закону, по закону Добра.

Еще недавно Макс получал все новые и новые вопросы из Центра: «Военный потенциал Гитлера?», «Попытки контактов с Лондоном против Москвы?», «Новые виды вооружения?», «Нацистская агентура, забрасываемая в СССР?». Как никто другой, он видел постоянную и тщательную работу, которая проводилась национал-социалистами против его Родины; он ощущал постоянную атмосферу ненависти, которую питали к его стране в Рейхе, и поэтому, когда Молотов улыбался фоторепортерам, галантно поддерживая под руку Риббентропа, Макс с надеждой думал: «Неужели наконец договорились, неужели удастся избежать или хотя бы оттянуть грядущую ужасную войну?»