Тимур Рымжанов - Руны грома

Солнце почти на половину скрылось за горизонтом. Времени оставалось все меньше. Я не должен медлить. Все самое плохое, что могло произойти, — уже произошло. Я должен попробовать.

Мой камертон легко входит в металлическое углубление, спрятанное в центре каменного круга. В руку что-то еле заметно кольнуло, словно крохотная электрическая искорка ущипнула за пальцы. Несколько секунд ничего не происходит, но в какой-то миг круглая подставка ключа будто бы оживает, тает, как лед, и втекает в это углубление, превратившись в сгусток расплавленного металла. В долю секунды я успел подумать о том, что ключ навсегда потерян и мое действие было поспешным и необдуманным, как вдруг растекшийся было металл вновь ожил, забурлил и принял прежнюю форму. Между углублением и самим ключом образовался крохотный зазор, а сам камертон приобрел такой вид, будто его только что сняли с конвейера. Теперь он выглядел как новый. Высокотехнологичная, совершенно не похожая на старинный артефакт игрушка. Знаки на подставке читались очень четко. Только на новом камертоне было видно, как глубоко они были врезаны в совершенно гладкую, чуть ли ни полированную поверхность.

Глубоко под камнями что-то гулко ухнуло, и раздался глухой удар, будто тяжелый молот шваркнул о раскаленную добела заготовку.

Тот огромный кусок скалы на пологой возвышенности, с которого я впервые наблюдал расположение камней в круге, качнулся у нас за спиной и тут же взмыл в воздух. Складывалось впечатление, что это не пара десятков тонн гранита, а наполненный гелием воздушный шарик, так легко он взмыл в воздух. Кусок скалы повис в пяти метрах над землей, открывая широкий проход в глубь горы.

Я потянулся за ключом. Без всяких усилий вынул его из углубления в центре круга и, подхватив по дороге наши вещи, без тени сомнения пошел к открывшийся дыре. Ольга поспешила за мной.

Нащупав в подсумке зажигалку и кусок свечи, я вытянул руку вперед, чтобы не налететь в темноте на какой-нибудь выступ. Но стены прохода были совершенно гладкие. Пройдя всего метра два по наклонной трубе прохода, я остановился. Ольга уверенно положила руку мне на плечо, и в этот момент скала над нами так же легко и бесшумно, как и взлетела, опустилась, отрезая нас от внешнего мира.

Чиркнув зажигалкой, я попытался разжечь фитилек свечи и заметил, что руки у меня трясутся от волнения. Отсыревший в этом промозглом климате фитиль даже не успел просохнуть и заняться, когда стены прохода сами собой вдруг стали наполняться призрачным, зелено-голубым светом. Разгораясь все ярче, стены позволили рассмотреть четкую грань между камнем внешней скалы и искусственным сооружением, спрятанным под ним. Проход уходил еще ниже. Пол и стены сделаны из одного и того же материала, на вид очень гладкого, как стекло, но совершенно не скользкого. Тоннель тянулся вниз и изгибался почти под сто восемьдесят градусов в обратную сторону, как горный серпантин. Здесь, в тоннеле, можно было идти в полный рост, но мне почему-то все время хотелось пригнуться и втянуть голову в плечи. Кровь стучала в висках, дыхание участилось, но я все равно не позволял себе остановиться. В голове все так же ровно и чисто, как в этом извилистом коридоре. Мысли разлетаются на крошечные осколки, так и не успевая сформироваться в какой-то конкретный образ. Преодолеваем еще один изгиб, кажется десятый или одиннадцатый по счету, и я замечаю, что пол теперь идет не под наклоном, а совершенно ровно.

Больше никаких дверей, никаких шлюзов или ворот. Никаких ловушек или контрольных замков. Длинный тоннель оканчивается огромной светлой комнатой, по форме чем-то напоминающей гигантский купол. Здесь такое же, как и везде, зелено-голубое освещение. Но пространство под куполом заставлено каким-то невероятным нагромождением самых разнообразных приспособлений. Внимательно оглядевшись, я замечаю в стенах еще проходы, по всей видимости, в соседние помещения.

— Вот так ключ от врат Валгаллы! — прошептал я, тихонько присвистнув.

Ольга молчала. Я лишь мельком взглянул на нее, заметил, что она держит себя в руках, и тут же отвлекся на оборудование в комнате. Устройства на вид были странные. Не знаю, какой сумасшедший дизайнер их разрабатывал, но выглядели все они несколько нелепо. Некая невероятная смесь лепнины в стиле рококо в исполнении высоких технологий. Приборы и агрегаты четко выделялись на общем фоне, но на них, как и на всем в этом странном убежище, не было ни единого опознавательного знака. В помещениях с каждой секундой становилось все теплей и теплей. Откуда-то подул сухой и свежий поток воздуха. Я снял с себя верхнюю одежду. Отвратительно пахнущую шкуру и войлочную накидку. Вонючий и сырой кожаный ремень. В таком чистом, лишенном всяких запахов воздухе наши прокисшие вещи благоухали похлеще, чем у бомжей на свалке.