Влад Савин - Страна Гонгури

– Ты прости, комиссар, что я вперед тебя – сказал матрос – я в прошлом еще году за хлебом ходил, и знаю: пока мы им речь, кто-то тишком да тайком по домам, успеть что спрятать получше. Скорее надо, а лучше сразу, с налета – и по амбарам, чтобы опомниться не успели. А кто несогласный – выходи! Сразу того в расход и спишем, как элемент безусловно враждебный!

И матрос удобнее перехватил винтовку.

– Может, так и легче – согласился товарищ Итин – да только не один хлеб нам здесь нужен. Если мы не просто власть, а еще и народная – надо, чтобы мужики эти хлеб давали не силе, а правде нашей подчиняясь. Чтобы – душой всей за нас встали. Силой любой может – и правый, и враг. А правда на свете одна – наша.

Дело было почти закончено; оставалось лишь мобилизовать достаточное число подвод с возчиками и лошадьми, чтобы под охраной доставить собранное на ближнюю станцию железной дороги. Однако уже было время думать о ночлеге. Собранные продукты были тщательно сосчитаны, переписаны и заперты в крепкий амбар, выставлены часовые, которым товарищ Итин сказал:

– За провиант – головой отвечаете. Чтобы ни крошки не пропало. Я захочу если себе что взять – стреляй в меня.

Отряд привычно располагался на постой – часть бойцов разместилась в домах побогаче, прочие же заняли стоящий на отшибе большой сарай с сеном, сложив там же отрядное имущество; рядом разожгли костер из разломанного на дрова ближнего забора и сели вокруг. Настало лучшее время в походе – свободное от устава, когда можно заняться личным: поговорить о чем хочется, и просто отдохнуть после маршем прошедшего дня; лишь водка не была дозволена, потому что сознательные бойцы революции – это не трактирная пьянь. Внизу журчала речка, за ней до горизонта уходила степь, с редкими кустами и невысокими холмами вдали. Позади, за домами деревни, огородами и лоскутами пашни, виднелся лес. Солнце стояло уже совсем низко; в небе зажглась первая вечерняя звезда.

– Места здесь красивые – сказал боец с перевязанной рукой – как война кончится, может быть приеду рыбки половить. С обрыва того, среди цветочков сидя. Скоро уже победа – и по домам. Первым делом, по улице героем пройдусь – звезда на фуражке горит, ремни скрипят, сапоги сверкают. Затем хозяйство поправлю, корову куплю, хату обновлю. Хороши конечно электрические фермы и трактора, как у Гонгури – но покамест и корова в хозяйстве очень полезна.

– О чем мечтаешь, деревня! – презрительно отозвался матрос – как война кончится, так будет вместо фронта трудфронт: строить, себя не жалея, и за планов выполнение биться, за тонны металла и угля, за урожай, за науку всякую передовую. Сказал Вождь: чтобы коммунизм победил, каждый должен способствовать, любым делом своим, словом и мыслью – каждую минуту. А ты – цветочки, корова, еще смородину у плетня вспомни! О своем мечтаешь, не об общем – значит, не в полную силу тянешь, и объективно, трудовому народу ты враг! А знаешь, что с врагом народа трудового делать положено?

– А ты не пугай, флотский! – сказал перевязанный, пытаясь свернуть цигарку – уж я в такую силу тянул, что врагу не пожелаешь, с мое пережить! За революцию я с самого первого дня, потому как происхождения самого бедняцкого: сперва батрачил, после солдатчина, раз-два в морду, как стоишь перед их благородием, скотина. А тут война – и шесть лет в окопах, где холодная вода по колено, а вшей с себя горстями собираешь – три года на фронте за народ трудовой, как до того еще три за отечество. На войне о завтрашнем вовсе не думаешь – там каждый день живым тебе, как подарок от бога, то ли будет, то ли нет, так что первый раз сегодня, помечтать право имею. А если сам ты такой сознательный, и за народ – так баб тех сегодня зачем прикладом?

– А нечего хлеб прятать! – зло бросил матрос – чтоб на базаре продать с прибылью, когда нам в паек одни сухари несвежие! Знаешь, что с клепальщиком тем стало – это ж я товарищу Итину про него рассказал? Через неделю, пришел он домой второй раз – жена с малыми в могиле, а в комнате пусто: все на рынок снесли, за еду. Умерли от голода – когда там мешочники поганые хлебом торговали, взял тогда клепальщик гранату – и на базаре том прямо в ряды! Патруль тут же – и в чрезвычайку его, ко мне. Законов мудреных я не знал, и судил по справедливости: наш провинился – на фронт, контра – сразу к стенке. А что тут судить – потому как сам так же бы сделал, отпустить хотел, и говорю – иди, но если еще раз, то на фронт тебя, без жалости. А он в ответ: сам желаю, чтобы на фронт, потому как жить мне теперь незачем! Уважил – а после пошел сам с хлопцами на тот базар, и всех, кого с хлебом поймали – в расход на месте! Гадье спекулянтское – всегда давил и давить их буду, как клопов! Ты не о них думай – о наших, кто сейчас без хлеба! Или забыл, как в городах весной – суп из крапивы ели?