Влад Савин - Страна Гонгури

– Как война кончится, учиться пойдешь – говорил Гелию товарищ Итин – наш будешь, по таланту, народный артист, или поэт.

Еще в походном мешке Гелия, лежала та самая книга, заботливо завернутая в полотенце, но уже затертая и зачитанная до дыр. Про то, как молодой революционер, заснув в тюремном каземате, проснулся вдруг в далеком и прекрасном будущем, где все были друг другу как братья и сестры, давно забыв о голоде, нищете, несправедливости, с тех пор как прогнали эксплуататоров и паразитов. Там были светлые города из стекла и алюминия, электрические заводы и фермы, чудесные ученые лаборатории, быстрые воздушные корабли. Все жили в белых домах в пять этажей, вместо трущоб, занимались творчеством и наукой; люди летали уже к другим звездам и планетам, чтобы поднять там алый флаг объединенного Братства Людей; все тайны природы, и даже само время покорялись уже их разуму и воле. Гелий прочел всю книгу не раз, до самой последней страницы – но при каждой свободной минуте открывал снова, чтобы еще раз оказаться в том чудесном мире хотя бы мечтой.

– Это правда, что Гонгури в тюрьме все написал – спрашивал он – как же ему позволили?

– Он не писал – ответил товарищ Итин – жандармы не давали ему бумаги, и он запоминал все наизусть, шагая по камере из угла в угол двадцать шесть лет. А как революция его освободила, тут же все и записали, и напечатали.

– И очень правильно – сказал оказавшийся рядом боец в матросском бушлате, обмотанном пулеметной лентой – не поймет никак враг, что нам силы дает, как трудно ни было: какая тайна военная у нас есть, что мы не отступаем и не сдаемся никогда! А ответ простой – жили мы в такой тьме, что хуже чем в преисподней, и вдруг свет вдали блеснул, к другой совсем жизни, лучшей и справедливой! И потому любой из нас скорее умрет, чем покорится – зная, что этим свет тот приближает! Как на Шадре-реке те сто героев, что встали у моста против прорвавшейся броневой дивизии, погибли все – но врага не пропустили! Революция прикажет – я в огонь за нее шагну!

Три года назад Любимый и Родной решил вернуться в страну – хотя все знали, что его тотчас же арестуют, а может быть, и сразу убьют. Тогда сто тысяч рабочих старой столицы среди дня бросили свои фабрики и пришли к вокзалу, чтобы спасти Вождя – не сомневаясь, что их встретят там пули и штыки солдат. Но в тот день, первый из Десяти, перевернувших весь старый мир, солдаты сами присоединились к народу – и Вождь, выйдя на вокзальную площадь, вместо пролитой крови увидел счастливые и грозные лица, блеск штыков и алый кумач знамен. Он поднялся на танк, приведенный восставшими вместо трибуны, у белой стены вокзала, вскинул руку к синему августовскому небу – и сказал народу свое великое и правдивое слово.

И нельзя уже было вернуться в цеха и казармы. Будто в затхлой комнате распахнули окно. Старая власть вдруг сразу утратила весь авторитет и даже страх к себе – а полицейские и жандармы прятались, срывая ненавистные всем мундиры. Днем и ночью на улицах горели костры из наскоро разломанных заборов и сараев, а рядом собирались в восторге люди, чтобы говорить, спорить – и брататься навеки, расходясь товарищами. Из трактирных погребов выливали вино в канавы, ради трезвой и честной жизни – и в те дни на улицах пьяными были не люди, а псы. Видя пример столицы и бессилие власти, народное восстание прокатилось по огромной стране, как пожар по степи в засушье – отовсюду к Вождю ехали делегаты, и очень скоро было объявлено о выборах в новую, народную Думу; все сразу заговорили о новых, справедливых законах, которые будут приняты.

– Поначалу без злобы все было – рассказывал товарищ Итин – верили все, что будет сейчас равенство и братство. Что соберемся, закон по правде примем – и начнется совсем другая жизнь…

Товарищ Итин был одним из тех ста тысяч, что встречали Вождя в тот самый первый день. На привале он не раз уже рассказывал о тех великих днях – но бойцы просили повторить: наверное, каждый втайне представляя, что когда-нибудь он сам будет рассказывать детям и внукам о том, как сидел у костра с одним из ТЕХ САМЫХ, легендарных, и слушал историю, рассказанную им самим.

– Не научились тогда еще беспощадности! – говорил Итин – не знали, что гадов надо добивать: бывало, явных врагов с миром отпускали! Если б сразу – сколько бы товарищей наших живыми остались! Ничего – теперь мы уже без ошибки!