Сергей Конарев: Балаустион

— Узнаешь, господин? — она продемонстрировала Гипериду то, что держала в руках — плеть с черной рукоятью и узким языком хлыста.

— Ты посмеешь, шлюха? — просипел эфор и дернулся, но Хилон держал его крепко.

— Боюсь, что да, господин, — улыбка несостоявшейся вифинской принцессы была похожа на оскал. Она шагнула вперед и с оттягом хлестнула хозяина по лицу. Тот завыл. Управляющий, подбежав, схватил эфора за одну руку, сын взял другую, и так, распяв, они удерживали его, в то время как Зилла с остервенением полосовала плетью. Это продолжалось долго: летели мелкие брызги кармина, девушка в исступлении работала хлыстом, Змей сначала визжал, потом стонал, а после и вовсе затих, бессильно обвиснув на руках истязателей.

Наконец, они отпустили его и костлявое тело Гиперида тяжко упало на пол.

— Поди открой ворота, — молвил отец сыну, не в силах оторвать взгляда от распростертого на полу окровавленного человека. — Я соберу наши вещи.

Когда мужчины вышли, девушка, тяжело дыша, опустилась на колени и сорвала с эфора иссеченную одежду. Вставив рукоять плети хозяину в зад, Зилла надавила на нее, что было сил.

Последнюю пядь толстого черного древка она забила сандалией.

«Гиперида товарищ, эфор Архелай по прозвищу Медведь, спасся чудом. Когда толпа ворвалась в его особняк и начала погром, он приказал одному из рабов наскоро обрить ему бороду. Никем не узнанный, эфор вышел с заднего хода и смешался с толпой, и после объявился в Сикионе. Семья его подверглась надругательству, дом был разграблен.

Последний из эфоров, Анталкид, нашел прибежище в покоях консуляра Фульвия и был уверен, что сумеет покинуть город, пользуясь римлянина защитой (первые из иноземцев на исходе дня, посовещавшись меж собой, приняли решение оставить Спарту, в коей разгорелся столь внезапный и опасный мятеж). Той же ночью, собравшись в спешке великой, сборное посольство ахеян, и с ними делегации римская и македонская, выступили из Персики и улицей Афетаидой поспешили из города прочь. Священная Мора сопровождала иноземцев, дабы им не могло быть причинено обиды. Вследствие своей многочисленности процессия иноземцев сильно растянулась, и обстоятельством сим воспользовались сторонники Эврипонтидов, горевшие к иноземцам ненавистью неистребимой. Более двух сотен спартанцев, в массе своей молодые люди, напав на колонну неожиданно, надвое разорвали ее и со всей решимостью пустили в ход оружие. Преторианская стража сомкнулась вкруг консула и доблестно отражала натиск лакедемонян в течение той четверти часа, в кою подоспела на подмогу Священная Мора. Особенно отличился центурион Ралла Валерий — сражаясь без щита, он заколол полдюжины нападавших, но получил жестокую рану и был брошен своими, посчитавшими его мертвым. Сам консул не пострадал, но из его спутников многие были схвачены, среди прочих и эфор Анталкид, в общей свалке не успевший схорониться за спасительными щитами преторианцев».

— Ко мне, мерзкие грекосы! Ну, идите сюда, подлые fellatori! — рычал Луций Ралла, обезумевшим львом метаясь перед толпой вооруженных врагов, потрясая мечом в здоровой руке и дико вращая налитыми кровью глазами. Вторая рука центуриона, укутанная в лубок, висела на перевязи. И впереди, и сзади — там, где колонну иноземцев атаковали вынырнувшие из темных улиц группы эврипонтидов — слышались звуки боя, блестела сталь, мелькали сине-белые плащи Священной Моры и алые сагумы преторианцев. И только в этом месте ярость единственного воина на миг остановила пыл нападающих. Несколько их товарищей, сраженные рукой свирепого римлянина, поливали кровью грязную улицу Афетаиду, прочие остановились, не дерзая напасть, как охотничьи псы, окружившие матерого волка. Как обычно, скоро сыскался тот, что был чуть храбрее — или глупее других.

— Ну, чего остановились, дерьмососы? — рыжеголовый храбрец сопроводил свои слова смачным плевком под ноги товарищей. — Однорукого ублюдка забоялись? Вот посмешище, клянусь яйцами Геракла!

Не говоря более ни слова, Феникс, оскалившись, двинулся к возвышавшемуся перед ним римлянину. Но за миг до того, как устыдившиеся эфебы двинулись за рыжим «спутником», бой был уже закончен для него. Враг неуловимо увернулся от верного удара, черной тенью скользнул под воздетой махерой, тяжким ударом сбил с ног. Никто не понял, как смогло так быстро произойти, что Феникс, только что со скверной у рта решительно шагавший вперед, спустя миг лежит на мокрой земле, придавленный к ней тяжелой ногой в римской каллиге.