Александр Афанасьев: Наступление ч. 2(СИ)

Курсант остановился. Потом шагнул к гражданину. В конце концов, он был только курсантом, его еще не научили, не искать неприятностей на свою пятую точку, укрывать и подделывать заявления от потерпевших — короче говоря, он еще не стал циником и действительно хотел помогать людям. И потому — он решил вмешаться.

— Гражданин. С вами все в порядке?

Человек не ответил. Будущий милиционер трону подозрительного гражданина за рукав куртки, автоматически отметив запах спиртного. Позавчера отменили "сухой закон", водка появилась, но втрое дороже. Как шутили вездесущие "синяки" — передайте Горбачу — нам и десять по плечу. Ну, а если будет больше — будет то, что было в Польше. Только Горбачу было уже ничего не передать, третьего дня похоронили, как-то неожиданно буднично и суетно, их тогда дернули на Москву, на каждой улице стояли. Слухи ползли…

Тем не менее — нахождение в электричке в пьяном виде повод для задержания. Пятнадцать суток как с куста, а то возрадовались…

— Гражданин. Попрошу документы.

— Не надо документы, дорогой.

Милиционер резко обернулся — в тамбуре стоял военный, с красной повязкой на рукаве, пожилой. Выражение "дорогой" — типично для кавказцев — но военный говорил совершено без акцента.

— В чем дело?

Милиционер, в кильватере которого следовали курсанты, только в соседнем вагоне, уже окунувшись в толпу, заметил что второго курсанта нет — и матерясь про себя рванул назад. Оружия нет, а форма есть… какой дурак придумал… сосунки желторотые, им учиться и учиться еще. Подрежут — поминай, как звали.

— Ковальчук, что тут у тебя?

— Виктор Петрович… — желторотый назвал своего первого наставника на тернистом милицейском пути по имени-отчеству, а не товарищ-капитан как положено — вот этот гражданин документы предъявлять не хочет. И пахнет от него… водкой.

— Не надо документы — уверенно сказал военный с красной повязкой на рукаве — забираю. Мой контингент, на губе проспится. Благодарю за бдительность.

Капитан посмотрел на военного, потом на этого подозрительного мужика. Не нравился он ему — лицо почему-то серое, как на фотографии, не белое — а именно серое. И одежда у него… как с чужого плеча. Но…

Не ищи приключений на свою ж…

— Вы его забираете? — осведомился капитан, затягивая время.

— Да, забираем. Он под дисбат пойдет, не первый раз пьяный, да в самоволку.

Капитан не верил военному. Но и связываться с ним — не хотел.

— Помочь?

— Не нужно.

— Хорошо. Забирайте его. Ковальчук, пошли.

Молодой курсант обошел странного военного бочком, протиснулся в гремящий на стыках переход, чавкнули двери. Электричка, теряя скорость, подползала к следующей станции — это было уже ближнее Подмосковье.

Полковник Цагоев снял повязку, сунул ее небрежно в карман. Посмотрел на часы.

— Пошли.

Они вышли на перрон — здесь было людно, торговали семечками, чуть дальше был переход на конечную автобусов, идущих их Москвы — круговое движение, желтые туши Икарусов, дизельная вонь. Полковник купил у бабки кулек семеек, ссыпал в карман. Задержанного он не держал, просто пошел к спуску с платформы и задержанный последовал за ним. Бежать смысла не было — понятно, что военный патруль — надводная часть айсберга.

Внизу, у чугунной, колокольного вида урны, в тени платформы, полковник остановился, достал жменю семечек, принялся их лузгать, как ни в чем не бывало, бросая шелуху в урну. Люди проходили по тротуару, торопясь или попасть на платформу, или уйти с нее, не обращая внимания на двух стоящих военных никакого внимания.

— Пьешь? — коротко спросил он замызганного.

— Есть немного…

— Пока деньги не кончатся?

— Или пока под электричку не попаду.

Последние дни мельтешили в памяти Скворцова мутной пеленой воспоминаний. Деньги у него пока были… покупал ночью… пил прямо из горлышка. Мутная брага памяти вдруг вскипала, прорываясь безумно четкими, кинематографическими сценами — взлетающий над заснеженным лесом стремительный серебристый самолет, решетка системы наведения Стингера, басовитый сигнал в наушнике — цель захвачена, она даже не подозревает об этом, обычный, не защищенный самолет, резкий толчок, лисий хвост реактивного двигателя, полосующего морозный воздух клинками пламени, вспышка в небе. Крик "уходим" — и осознание страшного, немыслимого, что они сделали, и что теперь должно быть за это. Из-за этого осознания он купил первую бутылку, купил из под полы, у перекупщика, разведенную — навострились. Отойдя, крадучись шуганулся во двор, свернул жестяную кепку, опрокинул в рот воняющую сивухой кристальную струю, дарующую забвение и неведение. Это большая роскошь — забвение и неведение, вот только стоят они раз от раза все дороже и дороже.