Евгений Таганов: Рыбья Кровь и княжна

— Скажи, что княжне нужно немного отдохнуть с дороги, — тихо попросил он Быстряна.

— Вечером будет свадебный пир, а сейчас не напирайте, не напирайте, дайте молодым в себя прийти с дороги! — тотчас же распорядился старый воин.

Липов состоял из четырех частей: старого Городца, Войскового Дворища, Островца и посада. Больше всего Дарник гордился Островцом — низинной левобережной частью Липова, возведенной, чтобы противостоять весенним паводкам, на заполненных землей деревянных срубах. Вокруг Островца был выкопан ров-рукав Липы для прохода торговых лодий, а основное русло перекрыто железной цепью, что превращало город в полного владетеля полноводной реки.

Натянуто улыбаясь направо и налево, Рыбья Кровь с женой и дружиной через посад направился в Войсковое Дворище. После палат кагана руссов собственный терем выглядел особенно неказисто, просто вдвое больший, чем у богатых липовцев, дом, и все.

Пока Всеслава со своими служанками осваивалась в отведенных ей горницах, Дарник с Быстряном уединились в приемном покое. Воевода-наместник коротко рассказал о происшествиях за месяц княжеского отсутствия. Кроме водружения вечевого колокола, в Липов, как в полноправное княжество, прибыло сразу два посольства: от хазар из Черного Яра и сурожских ромеев из Ургана. Дарник даже бровью не повел: ну прибыли и прибыли, давно пора. А вот свара между арсами и бродниками, во время которой сотский бродников Буртым тяжело ранил одного из вожаков арсов, была действительно плохой новостью.

— Часть арсов ушла в свое городище, остальные ходят только по трое-четверо, при доспехах и оружии, — докладывал Быстрян.

— А Буртым?

— Буртыма я на всякий случай запер в его дворище, чтобы стерегся и не выходил. Думаю, надо его отослать на дальнюю вежу, пока арсы не угомонятся.

Потом был княжеский совет-дума. Едва на лавках расселись четверо войсковых хорунжих, староста Липова с подстаростой и дворовые тиуны, как дверь приемного покоя открылась и вошла Всеслава. Советники вопросительно посмотрели на князя. Присутствие княгинь на княжеских думах было не редкостью, но чтобы вот так сразу?..

Остановившись у дверей, она оглядела всех присутствующих. На дальнем конце стола было достаточно свободного места, но княжна шагнула в сторону мужа. Слева от себя Дарник услышал шум. Староста Охлоп с подстаростой освобождали ей место рядом с князем. Усевшись, Всеслава скромно потупила глаза, мол, собираюсь пока только все внимательно слушать. Дарник чуть усмехнулся — смелость жены ему понравилась.

Обсуждали накопившиеся хозяйские дела, но чувствовалось, что советники смущены присутствием княжны и не решаются говорить с привычной раскованностью, поэтому Рыбья Кровь быстро распустил думу, решив говорить позже с каждым по отдельности.

Свадебный пир в трапезной княжеской гридницы прошел легче и проще, чем он ожидал. Три сотни гостей вели себя сдержанно и достойно лишь в самом начале застолья, а потом хмельные меды и ромейские вина проявили свое обычное коварство, и можно было уже подзывать и говорить с кем угодно, не обращая внимания на общий гул сотен голосов. Это создавало ощущение домашности, некоего собрания родовой общины у теплого зимнего очага, где он, восемнадцатилетний Дарник, являлся главным старейшиной. Гриди свадебного поезда уже успели рассказать всем, как он вел себя в столице каганата, не забыли и про его ныряния в речной проруби, и гостевание у гребенцев, и это имело дополнительной успех среди липовцев. Выходило, что и без особых битв можно заработать себе нужное уважение и почет.

Доволен Рыбья Кровь остался и Всеславой, как она вела себя на пиру: ни от чего ни разу не поморщилась, ничему чрезмерно не возрадовалась и, казалось, совсем не замечала, как все присутствующие прямо или тайно пожирают ее своими взглядами, — словом, в полной мере выказала свое княжеское достоинство. Ночью в опочивальне все было как раньше: объятия, может быть, более жаркие и раскованные, но ее душа и сердце по-прежнему безмолвствовали. Впрочем, Дарник находил в этом уже свои приятные стороны: не надо отвлекаться на несносное нежное воркование, и можно больше говорить с женой только по делу, как с кем-нибудь из хорунжих. Так и вышло, что после первой своей ночи в княжеском доме они проснулись уже не беспокойными ищущими верного поведения молодоженами, а успокоенными высокородными супругами, постоянно помнящими, что им нельзя уронить себя в глазах окружающих.