Дмитрий Калюжный: Зона сна

Холод становился невыносимым. Стас запрыгал на месте и замахал немеющими руками, высматривая какую-нибудь тропинку среди чёрных голых осин. Бесполезно.

Он побежал по снегу, высоко вскидывая ноги. «Не может же быть, чтобы мне на самом деле было так холодно, — подумал он в отчаянии. — Это мне снится, что будто бы мне так холодно и что будто бы я это чувствую. Умница Алёна всё правильно раз-зъ-яснил-ла… А на самом-то деле так холодно вообще не бывает!»

Он остановился, схватил горсть снега и попытался натереть себя им, как учили в скаутском лагере. Но учили-то летом, вот в чём беда! Пока оттирал руки, немело лицо и… в общем, всё остальное. Мрачный лес по-прежнему возвышался по сторонам. Ни малейших признаков ни зверя, ни человека.

В глазах образовались две слезинки и тут же замёрзли. Потом подкосились ноги, и Стас упал головой в сугроб. Вывернулся как сумел, потрогал ступни и голени и не почувствовал собственных прикосновений. Попробовал подняться — бесполезно, ноги отказывались его держать. Он валялся под ёлкой и дрожал крупной дрожью.

Спасительная мысль о том, что это сон, и сейчас он проснётся, и всё кончится, почему-то уже больше не приходила в голову. Вспомнилась матушка и квартира в Лубянском проезде, пироги, крашеные яйца на Пасху, приезд отчима из Петрограда — это было всего какой-то месяц назад… А четверть часа назад он разговаривал с Алёной, греясь на тёплом июньском солнышке! Было это? Нет?

Стас ощутил звериную тоску и хотел заплакать, но уже не мог. В какой-то момент дрожь унялась. Холода он больше не ощущал. Воспоминания о матушке стали ярче, объёмнее. Ему показалось, что он чувствует тепло родного дома, и он даже принюхался: не пахнет ли пирогами?..

Какие-то силуэты, похожие на индейцев-ирокезов с томагавками в руках, возникли между деревьев и приближались к нему приплясывая. Из последних сил Стас тряхнул головой и проморгался. Морок исчез, зато прилетели две вороны и, каркнув, сели на ветку прямо напротив него, стряхнув снег. В голове возник ровный звон и больше уже не пропал.

А потом он обнаружил себя лежащим на лавке в трапезной и увидел Маргариту Петровну, обмахивающую его полотенцем. Товарищи по училищу заглядывали через её плечо.

— Очнулся! Очнулся! — радостно завопил кто-то.

Маргарита Петровна присела на лавку, положила голову Стаса себе на колено.

— Ну что это такое? — сказала она таким сладким тоном, каким, наверное, разговаривал волк с козлятами после того, как кузнец подковал ему голос. — Как ты? Головка не болит?

Запас рыданий, который только что замёрз у Стаса в глотке, теперь отогрелся и вырвался наружу бурным всплеском.

— Напугал, напугал нас большой дурак, — ворковала Маргарита Петровна. — Мы его прогнали из-за стола с его мерзкой лягушкой. — И она возвысила голос, чтобы слышно было и за дверями: — Ужо мы его накажем, чтобы маленьких не пугал!

Отрыдавшись, Стас спустил ноги на пол и огляделся. Его соученики рассаживались за столом, чтобы продолжить трапезу. Только Дорофея не было видно. Алёна тоже садилась за стол и не смотрела на Стаса.

— Я был в обмороке? — спросил Стас тонким голосом.

— В нём, — подтвердила Маргарита Петровна. — На солнце перегрелся. Ничего, со всеми бывает. После города-то…

— А долго? — спросил Стас.

— Да не очень, с минуту. Глянь, Матрёна только ещё бежит.

В трапезную влетела раскрасневшаяся Матрёна.

— Что с барином? — крикнула она.

— Всё в порядке, — ответила Маргарита Петровна. — Лёгкий обморок. Голову напекло.

— Ах ты ж, Господи! — Матрёна всплеснула руками и уставилась на бедолагу с неподдельной жалостью. — Вы уж аккуратнее, барин. Хотите, я вам шанюжек к ужину напеку?..

— Хочу, — сказал Стас, сам себе удивляясь: по всем прикидкам он бы, представ перед Алёной в таком дурацком виде, должен был впасть в тоску и отчаяние, а он не впал.

— Ну и славно! — сказала Матрёна и улыбнулась белыми зубами.

На пороге возник Дорофей, полный раскаяния. Глядя в пол, он пробубнил:

— Маргарита Петровна, можно я доем?

Доцент Кованевич гневно глядела на него и не отвечала.

— Я больше не буду так шутить, — пробасил Дорофей.

— Что ж, садитесь, — сказала Маргарита Петровна с отвращением. — Но предупреждаю: ещё один такой проступок, и я ходатайствую о вашем отчислении с практики.

— Да кто же знал, что он такой слабак… — буркнул Дорофей и начал наворачивать остывшие щи.

Рядом со своим обидчиком сел Стас и тоже запустил ложку в щи. В ближайшее время, пожалуй, дурного грека можно было не опасаться.