Гарри Тертлдав - Шок и трепет

Равнины податливы. А холмы непреклонны. Так уж повелось с древнейших времен. Равнины уступают. А холмы сопротивляются. Так всегда было. Равнины приветствуют. А холмы отвергают. Так всегда будет.

И вот когда податливые равнины уступают и приветствуют, непреклонные холмы обязаны их наказать. Ибо холмы и равнины скованы вместе в нерушимых объятиях, будучи двумя половинами одного целого — пусть даже равнины иногда и не прочь этих объятий избежать.

Вниз с холмов спускались разбойники, дабы жечь, грабить и бичевать приветствуемых — и карать приветствующих. И подлизались как-то равнины к новым завоевателям. И пришел тогда с холмов новый вождь повстанцев, чтобы попытаться сбросить захватчиков в море.

И, сделав бич из веревок, он выгнал всех предателей из храма. Тогда воины гарнизона попытались его арестовать. И тогда им, как многим другим до и после них, открылась истина: не пытаться что-то делать — плохо, но пытаться и потерпеть неудачу — еще хуже. Он восстал против них, и с ним восстали его последователи — дабы утопить равнины в крови.

Обитатели равнин прекрасно знали, что надлежит делать в таких случаях. Ведь такие вещи происходили далеко не в первый раз. Богачи — и прочие приспособленцы — покинули свои хозяйства и нашли убежище в городах, где завоеватели, к которым они приспосабливались, защитят их от гнева соотечественников. Ибо завоеватели так же — или почти так же — нуждаются в коллаборационистах, как коллаборационисты — в завоевателях. И это тоже непреложная истина — во всех землях и во все времена.

Некоторые из богачей — и еще б о льшая часть прочих приспособленцев — бежали недостаточно быстро. В такое время нет преступления страшней, чем медлительность — и наказание за него ужасно. О, как вопили спустившиеся с холмов горцы!

— Порождения ехиднины! — кричали они. — Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!

И они отправляли пойманных на небеса — или куда уж там они их отправляли — посредством меча, топора, веревки и прочих подобных инструментов, использовать которые подсказывала им их воспаленная смекалка. И смотрел их вождь на то, что они делали, и видел он, что это хорошо.

— Идите за мною, — говорил он, — и я сделаю вас жнецами человеков.

Тогда они вопили еще громче и охотней. Они резали человеков, подобно тому как жнецы в поле жнут колосья. Они жгли поля и виноградники. Они рубили оливковые деревья.

— Уже лежит секира при корне дерев! — кричали они. — Так всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь!

Но в огонь бросали отнюдь не только деревья. Туда же были отправлены многие богачи, и жены их, и любовницы их, и дети их — как законнорожденные, так и прочие.

— Блажен, — пели горцы, — кто возьмет и разобьет младенцев ваших о камень. — И если мерить именно этой меркой, то многие горцы и впрямь были блаженны донельзя.

Они подошли к городу, расположенному в чистом поле. Ворота, конечно же, были закрыты. Стены города были в пять или шесть раз выше роста человека. С этих стен защитники города наблюдали за разношерствной оравой плохо вооруженных людей, сдуру вообразивших, что они способны тягаться с воинами величайшей державы в мире. Некоторые из защитников смеялись. Да почему бы и нет? Стены города были не только высоки, но и широки. А у горцев даже не было осадной башни. Ну да, осадные башни бывают только у цивилизованных армий — а не у этих заросших, немытых и обрезанных варваров.

Вождь повстанцев — или же Сын Божий, как называли его в своем безумии и заносчивости некоторые из его приверженцев — обратился к защитникам:

— Не судите, да не судимы будете.

Впрочем, мало кто из них его понял. Он говорил только на гортанном местном наречии, а цивилизованные языки — языки Запада — были ему неведомы. И если он не мог говорить по-человечески, то какова же была цена его словам? Даже те немногие, кто мог понять этот бесполезный жаргон, лишь рассмеялись в ответ.

Некоторые из повстанцев пришли в ярость и попытались пробиться сквозь хмурые стены. Защитники сразили их своим оружием. Да, смелости нападавшим было не занимать. Собственно, они были только рады отдать жизнь для вящей славы Отца своего предводителя. Но одной храбрости для победы мало — даже когда речь идет о самых смелых людях в мире. Храбрость не помогла повстанцам даже взобраться на стену.

Вождь отозвал их назад.