Константин Калбанов: Вепрь-3

Но беды молодой женщины на том не закончились. Угрюм, возжелал воспользоваться древним правом близкого родственника и жениться на Смеяне. Не будь у нее детей или родись дочь, то она могла и отказаться от подобной чести, но у нее был сын, потомок рода Вяткиных, Вяткин по крови и по праву. Теоретически он был наследником рода, хотя на деле такое было маловероятным. С другой стороны у Смолиных еще был жив пример того, как младший отпрыск, неожиданно оказался единственным кто мог наследовать древнему роду.

Так что по всему выходило, что Угрюм имел право взять жену своего брата и воспитать его сына. Это было совсем не обязательным и вдова могла пойти за другого, при этом сын так и остался бы Вяткиным, но старший брат, сам вдовый возжелал воспользоваться древним правом и никто ему в том не мог воспрепятствовать.

Не сказать, что Угрюм был плох, жесток или имел какой иной изъян. Нелюдим, малообщителен, даже с женой, в коей души не чаял, разговаривал так, словно слова через губу выплевывал. Но при этом они друг друга любили и жили душа в душу. В общении с детьми он преображался, дурачился и играл с ними, так что сразу и не поймешь, что это тот самый Угрюм. Этот мужчина мог быть завидной партией, вот только иначе как старшего брата мужа, она его воспринимать не могла. Но и поделать, что-либо было не в ее власти.

Вскоре карета вкатила во двор господского дома, в сельце пожалованном главой рода сыну на прокорм. Ничего у нее не было своего, только наряды, да украшения, в остальном она жила милостью свекра. У Бояна было какое-никакое жалование, но оно было скорее символическим, потому как род заботился о своих отпрысках. Нет, винить кого-то в жадности она не собиралась. Это было нормально. Владения должны были переходить по наследству к старшему сыну, единой и неделимой вотчиной, дробить их никто не собирался, так как это неизменно вело к ослаблению рода.

Решением Вяткина старшего, Угрюм и Смеяна, после венчания будут жить именно в этом селе. Здесь решили и венчаться, как минует сорок дней. Ни о какой свадьбе и речи быть не может. Коли выдержали бы год, тогда дело иное, а так, только венчание в узком семейном кругу. Только теперь Смеяна вдруг поняла, насколько желал ее Угрюм, коли настоял на минимальном сроке, дозволенном приличиями и церковью.

Неделя прошла в какой-то отстраненности, она словно со стороны наблюдала за собой, за тем, как она ела, давала распоряжения по хозяйству, заботилась о сыне. Все это время она была рассеяна, могла по нескольку раз отдать один и тот же приказ, или вовсе противоречить самой себе. Только одно она знала точно, даже если ее разбудить среди ночи, то безошибочно ответит сколько дней осталось до венчания. Каждый прошедший день, каждый закат отдавались в ее груди тяжким и протяжным звоном, слышимым только ею.

Вот еще один день миновал. Осталось десять. Усадьба как и село погрузилась в сон. Она подошла к колыбельке, в которой мирно спал сын, рожденный в любви, в том сомнений никаких. Да она согрешила, но она искренне любила мужа. Что же, пора смириться с потерей. Может и права молва — стерпится, слюбится. И иные дети у нее будут и будет она их любить, даже если муж нелюбим, дети они всегда подле сердца матери.

Она едва не закричала дурным голосом, когда в окно ввалился какой-то мужчина, в странной одежде и изборожденным шрамами как висельник лицом. Такое зрелище кого угодно напугает до колик, да и некому иному так вламываться в дом, если это не тать. Однако, она вовремя рассмотрела и узнала этого человека, едва сумев подавить чуть не вырвавшийся наружу испуганный крик, зажав ладошками рот, от чего в светелке раздался только слабый сдавленный писк. Добролюб! Но как?

Виктор стоял и смотрел на ту, ради которой был готов на многое и в общем-то сейчас и делающий это самое, 'многое'. Этот его поступок ставил его в пику одному из самых могущественных родов Брячиславии, вот только чихать он хотел на все. Если бы она ничего не предприняла, если бы не пришла к нему той ночью, то ничего этого не было бы, но после того… Он не мог позволить себе потерять ее опять. Вот если она сама прогонит, оттолкнет… Будет тяжко, но зато все точки будут расставлены.

После той ночи, он буквально преобразился. Его просто переполняла энергия и он с удвоенными усилиями взялся за воплощение в жизнь своих планов. Одного мимолетного взгляда на Смеяну было достаточно, чтобы эта энергия начала бурлить с удвоенной силой, а мысль о том, что Бояну осталось недолго, вообще заставляла всего трепетать. Грешно ждать чьей-то смерти с таким нетерпением, так что на него порой накатывали угрызения совести и чувство вины. Но не сказать, что подобные мысли могли удержаться в его голове надолго. В конце концов, он сделал все от него зависящее, чтобы спасти его жизнь. Да, можно было реально ее спасти, а не доставить израненного человека, чтобы он умер на руках близких, но это была глупость, непредусмотрительность, все что угодно, только не злой умысел или трезвый расчет.