Для сотрудников КГБ конца восьмидесятых подобное — было всего лишь крючком, поводом к вербовке, как сказал один американский профессор, специалист по борьбе с терроризмом, разведке — все впору. Идеалы и честь, которые когда то были и в разведке молодого советского государства — были успешно спущены в сортир и на место малограмотных, но с горящими глазами, готовых работать сутками, до голодных обмороков молодых чекистов — пришли «всеядные» профессионалы, изверившиеся, обученные профессионально лгать, подрывать, убивать. И не важно — кого, ради чего и за что…
Стараясь не шуметь — Витя Суваев прошел черным ходом, вышел на задворки через черный ход. Подмигнул бачонку — сыну Юсефа, который здесь сидел и присматривал. Бросил ему заранее заготовленное лакомство — большую, советскую шоколадную конфету с вафлей внутри, для СССР обычное лакомство, а для афганского бачонка из нищей многодетной семьи — настоящее сокровище. У них было негласное соглашение — бачонок, охранявший задний, черный ход — в упор его не видел и сидел здесь до тех пор, пока он не придет — чтобы запереть дверь черного хода на засов. Не запирать — было опасно…
Никто не должен был знать о его походах. Потому что если узнают — то возникнут вопросы. Неприятные. И рано или поздно — на них будет получен ответ. Не бывает вопросов без ответов в этой жизни…
Пробежав заваленным битым кирпичом, глиняными блоками, горелыми останками машин, он вынырнул на улицу. Перед этим — замер в тени проулка между этими двумя домами, огляделся. Никого не было видно…
Нафаров он тоже вознаградил — сунул им бумажку в десять афганей. Для них хватит… советский вообще мог ничего не оставлять. Но надо… эти тоже будут молчать.
На углу квартала поймал такси — бело-оранжевую Волгу, битую, разукрашенную какими-то наклейками с усатым, веселым водителем, который понимал по-русски. Попросил отвезти на Майванд, расплатился афганями…
На Майванде — вышел. Канул в толпу — здесь шумели, торговались, защитники революции — они так и назывались сейчас — внимательно следили за порядком. В толпе было немало русских — в том числе одетых так же, как и Суваев, в остромодную джинсу. Никто не обращал на него внимания, кроме маленьких зазывал из дуканов…
Неуклюже проверившись, Суваев нырнул в газахурию — небольшую примитивную едальню — кафе на первом этаже дома, где торговали лепешками с мясом и пловом на вынос. Вход в газахурию прикрывало легкое, полупрозрачное покрывало с каким-то сказочным, ярким сюжетом. Внутри было на удивление прохладно, играла музыка из последнего индийского фильма, который ходил смотреть весь Кабул. За низенькими самодельными столиками горбились афганцы, в основном офицеры и торговцы, торгующие здесь же, на этой улице и сейчас пришедшие пообедать. Даже горячий плов в обед — был доступен далеко не всем афганцам. На него — никто из едящих не обратил внимания — здесь, в Афганистане не принято было лезть в чужие дела…
Владелец газахурии — черноглазый, быстрый, молодой, с гладкими, выбритыми до синевы щеками и короткими, ухоженными офицерскими усами — встретил нового посетителя в традиционном полупоклоне, сложив руки. Восточная, ничего не значащая вежливость — он же, случись шурави отвернуться — ткнет его ножом в спину.
— Салам алейкум, эфенди Виталий. Хуб асти? Чатур асти?
— Хуб хастам… [130] Стандартная форма приветствия. Ответ — спасибо, хорошо…
Шурави — достал одну за другой из сумки две, по советской традиции обернутые в газету Правда бутылки, передал их владельцу газахурии. Тот поклонился еще ниже — водка стоила дорого…
— Ташаккор, эфенди. Хейли мамнун… [131] Спасибо господин. Большое спасибо.
За спиной дуканщика была прикрытый более плотной тканью занавеси ход на кухню. Шурави знал этот ход, не раз ходил по нему. Пригнувшись, он отодвинул рукой занавеску и прошел на кухню, хозяин заведения не протестовал…
Миновав горящую земляную печь — тандыр и вполне современную большую газовую плиту, питающуюся от больших, красных баллонов, которые развозили утром по городу специальные машины — русский подошел к двери — здесь уже была вполне современная, европейская, дверь, весьма крепкая. Он постучал в нее — три раза, потом еще два — и дверь открылась…
За дверь — была довольно прилично обставленная комната, ее земляной пол почти полностью закрывали вытоптанные ковры — в этой части света вытоптанный ковер ценился куда больше, чем новый. Здесь — было освещение от лампы-летучей мыши и довольно большая кровать, которую притащили из разгромленного при боях в Кабуле военного госпиталя — тогда кто остался в живых, тащил что мог и откуда мог. Здесь же были два стула — явно самодельных колченогих. Оба были заняты — на одном сидел одетый как местный мужчина, почти точная копия хозяина заведения, только без усов и еще моложе. На соседнем стуле сидел подросток, который упорно смотрел в пол, не смея поднять на шурави глаза. Если присмотреться — то можно было заметить, что его ресницы и брови подведены тушью, а щеки — женскими румянами…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу