Алексей Замковой - Лесной фронт. Благими намерениями…

— Сколько человек было захвачено живыми в партизанском лагере? — вернулся я к главному вопросу.

Слава Богу, применять иные методы устрашения, кроме словесных, не пришлось. И не из-за того, что полицаи сильно испугались моих угроз или раскаялись в своих преступлениях. На сотрудничество пошел тот самый паренек, который только что обвинял нас. Видно, совесть у него все же осталась. Остальные полицаи молчали, но вряд ли они знали больше. Мишко – так представился молодой полицай – начал с рассказа о нападении на лагерь. Полицаи действительно ничего не знали до того момента, как, еще до рассвета, их, чуть ли не пинками, разбудили немцы, погрузили в машины и повезли в лес. Каких-либо объяснений удостоился только старший – тот самый "храпун" – Степан Гачинский. Что ему говорили немцы, он сам нам не сказал, но со своими людьми Гачинский был предельно краток – "Идемо до лису быты партызанив". Когда кольцо вокруг лагеря сомкнулось, немцы послали вперед полицаев, собранных со всех окрестностей. Не хотели, сволочи, рисковать своими "арийскими" шкурами! Пусть, мол, прислужники идут вперед – падают под огнем партизанских секретов. А немцы, в свою очередь, подавляли обнаруженные позиции партизан минометным огнем. Так и дошли до самого лагеря. Однако, партизаны, которых успел предупредить Максим Сигизмундович, успели организовать оборону. Отступать, зная об окружении, они, похоже, и не пытались. Вот тогда уже в бой пошли отборные немецкие части. В том числе – эсэсовцы. В течении нескольких часов все было кончено.

— …Наших з пивсотни полягло, — говорил полицай. — Скилькы нимцив – бис його знае.

— В плен сколько человек взяли? — повторил я первоначальный вопрос.

— Трохы бильше десяты, — ответил Мишко. — Поранэни вси булы, алэ легко. Тих, хто сам йты не миг…

— Понятно, — перебил я. Сам понимаю, что они с тяжело ранеными сделали. — Командира в плен захватили?

— Не знаю, хто в ных командыром був. Я бачыв тилькы як их до машин вэлы.

— Все остальные – точно убиты? Никто не прорвался?

Полицай кивнул.

— Куда повезли пленных?

— До Ровно повэзлы. З намы одын нимець був – казалы, шо з гестапо. Туды й повэзли.

— Ладно, — я поднялся и принялся сворачивать себе самокрутку с табаком, отобранным у этих же полицаев. Все четверо, понимая, что их судьба предрешена, но еще стараясь не думать об этом, пока роковые слова мной не произнесены, смотрят в землю.

— Якоб, у вас там как? — крикнул я.

— Все готово! — донеслось в ответ.

— Ну что, — я повернулся к полицаям, — курить будете?

Полицаи понурились еще больше, а за их спинами, под одним из четырех, растущих рядом, деревьев, на ветвях которых ночной ветер раскачивает веревки с петлями, Августин заканчивал надпись на последней табличке – "За предательство".

По совету Максима Сигизмундовича, мы остановились на заброшенном хуторе, затерявшемся среди небольшого лесного массива в двадцати километрах от Ровно. В сам город мы не пошли – шестеро заросших мужиков и пацан, одежда которых прямо кричит о том, что последние месяцы они провели в лесу, не дойдут даже до первого патруля. Конечно, учитывая то, что наступила настоящая зима, мы, как смогли, приоделись. Я уже не щеголяю в рваной смеси красноармейской и немецкой формы, поверх которой топорщатся трофейные подсумки на самодельном подобии разгрузки. На мне сейчас поношенный, но еще довольно приличный, теплый бушлат и, пусть залатанные, но плотные штаны. А разгрузку пришлось снять – мое "произведение искусства" на бушлат не налезло. Все равно, с баней у нас туго. Да и "мыльно-рыльных" ни у кого нет. Достать их, конечно, можно, но, даже если приведем себя в порядок – у нас ведь нет документов, а акцент сразу выдаст, что мы не местные. В общем, в Ровно я решил не соваться.

Максим Сигизмундович навестил нас на пятый день нашего пребывания на этом хуторе. Как доктор сказал – в Ровно он вырвался под тем предлогом, что у него закончились запасы лекарств и следует еще прикупить кое-какие инструменты. В общем, по этому поводу у местных властей никаких вопросов не возникло и, обзаведшись соответствующими документами, Максим Сигизмундович сел на сани и отправился в путь.

— Товарищ командир, смотрите, кого я вам привез! — веселый голос Шпажкина, который должен сейчас сидеть в секрете и следить за дорогой к хутору, прогнал сон и заставил встряхнуться.

За окном, насколько видно с моей лежанки, только-только начало светлеть. Сколько сейчас? Часов шесть? Я посмотрел на трофейные часы – половина седьмого утра.