Владимир Контровский - Нерожденный

Флагманский корабль янки пошёл вниз, медленно разваливаясь на две половины как исполинская сарделька, надрезанная ножом. Два уцелевших «скайшарка» шарахнулись от японского крылатого демона; ментальный натиск американцев ослаб, и тут вдруг Тамеичи Миязаке показалось, что его с размаху ударили по лицу.

Он почувствовал во рту солёный вкус крови. Физически удара не было – кровь пошла из губы, прокушенной от напряжения, – но учёный-самурай понял, что операторы четвёртого дирижабля (по крайней мере, один из них) – противник, достойный уважения. Нужно убить эту «небесную акулу», и можно спокойно уходить (а заодно и прикончить последних янки, не знающих, с кем они связались).

– Атакуй дальнего! – прорычал «великий мангуст», и бомбардировщик развернулся в сторону дирижабля, державшегося особняком.

Счёт пошел на секунды.

Владимир Евстигнеев тоже ощутил чудовищную силу врага. Краем глаза он заметил, как стремительно побледнел Фрэнк, сидевший за пультом второго ствола спаренной «кобры-дубль», – жизнерадостное лицо Уэбстера приобрело землистый оттенок.

Японец давил – опытный «соловей-разбойник» никогда ещё не сталкивался с такой ментальной мощью. Натиск мангуста напоминал напор бешеной вьюги, сбивающей с ног и не дающей дышать (довелось когда-то мальчишке Володьке испытать такое), но надо было идти вперёд, к огням спасительного жилья, и нельзя было падать, потому что иначе к утру ты превратишься в окоченелый труп, занесённый снегом.

Фрэнки захрипел и обмяк. Голова его запрокинулась, из ноздрей потекли две струйки крови. Тяжесть, давившая теперь уже одного только Владимира, плющила, норовя размазать его по сидению операторского кресла. А «фугаки» быстро приближался, и на его изогнутых когтях радостно танцевали яркие солнечные блики.

Выверенная ментальная защита подполковника Евстигнеева ломалась, как кустарник под ногами прущего вперёд носорога – «соловей-разбойник» не мог пересилить мыслеполе «великого мангуста». Времени на эксперименты уже не оставалось – враг был совсем рядом, – и Владимир, подчиняясь какому-то внезапному наитию, ударил «точечным» лучом, целясь в двухъярусную кабину японского тяжёлого бомбардировщика – в сознания сидевших в ней людей, отчаянно надеясь хоть на миг подчинить их разумы своей воле.

Кольчугу не разрубить мечом, но её можно проткнуть стилетом. Тамеичи Миязаку окатило внезапное умиротворение. «Зачем всё это? – подумал он. – Война, кровь, смерть, разрушение… Зачем, когда в синем небе летят белые журавли, а зелёные листья сакуры тихо шелестят под тёплым ветром?». Это блаженное состояние длилось недолго; всего через пару секунд создатель «оружия богов» понял, что с ним происходит, и резким движением мысли стряхнул опутавший его морок, но эти секунды решили исход боя.

Пилоты «фугаки» тоже поддались гипнозу «соловья-разбойника». Крылатая машина провалилась вниз (не намного, на каких-то двадцать метров) и всей своей стотонной массой под острым углом врезалась в борт «скайшарка».

Самолёт вошёл в тело дирижабля плотно, как входит в тело кита гарпун, брошенный умелой рукой. Шесть пропеллеров «фугаки» перемалывали потроха воздушного корабля, ломая переборки и размётывая рваные клочья обшивки и обломки каркаса, густо заляпанные разбрызганными человеческими останками. А потом вспыхнуло пламя горящего бензина – и «миязака», и обе «кобры» отключились, и привычные законы физики вступили в свои права.

Изуродованное нечто – утративший свою обтекаемую форму дирижабль с торчащим из него хвостом огромного самолёта – камнем падало вниз. Внутри это нелепой конструкции ещё жили и дышали уцелевшие люди, но жить им всем оставалось уже недолго: только до удара о землю.

Когда «фугаки» столкнулся со «скайшарком», Миязака слетел со своего кресла. Он сильно ударился о стенку кабины, но сознания не потерял и попытался встать на ноги. И не смог: завалившийся набок массивный излучатель придавил учёного-самурая.

Ноздри «великого мангуста» защекотал запах дыма. «Пожар, – отстранённо подумал создатель «оружия богов». – Да, пожар, кремниевый пожар, Пламя Дракона… Я должен его погасить, сейчас, немедленно, потому что больше никто не сможет этого сделать… Мне надо встать и запустить излучатель, иначе… Но я не могу встать: на меня давит страшная тяжесть машины, изобретённой мною самим…».

Сознание безумного гения, человека по имени Тамеичи Миязака погасло.