Алекс Блейд - Революция. Книга вторая. Жертва

Тем не менее все это, конечно, исправно съедается. Если кое-кто и в самом деле живет так богато, что может не подъедать всего дочиста, то рядом с ним всегда стоит добрый десяток желающих, которые с удовольствием возьмут у него остатки. Мы выливаем в бочки только то, чего нельзя достать черпаком. Кроме того, мы иногда бросаем туда кожуру от брюквы, заплесневевшие корки и разную дрянь. Вот это жидкое, мутное, грязное месиво и разыскивают пленные. Они жадно вычерпывают его из вонючих бочек и уносят, пряча под своими гимнастерками.

Меня поразило, что они были такими же людьми, как и мы. Но факт оставался фактом: это были враги, которых следовало убивать, потому что они хотели разрушить Германию. Они были людьми, но оружие изменяет людей. Ведь эти безобидные ребята — фабричные и подсобные рабочие, коммерсанты, школьники — которые сидели тут, такие тихие и покорные, сразу превратились бы во врагов, если бы у них появилось оружие. Они стали врагами, только когда получили оружие. Это заставило меня задуматься, хотя я знал, что моя логика небезупречна. Но мне мерещилось, что именно оружие навязало нам войну. В мире стало столько оружия, что оно одержало верх над людьми и превратило их во врагов.

И все же странно видеть так близко перед собой этих наших врагов. Глядя на их лица, начинаешь задумываться. У них добрые крестьянские лица, большие лбы, большие носы, большие губы, большие руки, мягкие волосы. Их следовало бы использовать в деревне — на пахоте, на косьбе, во время сбора яблок. Грустно наблюдать за их движениями, грустно смотреть, как они выклянчивают чего-нибудь поесть. Все они довольно заметно ослабли — они получают ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Ведь нас и самих-то давно уже не кормят досыта. Кое-кто из наших дает им иногда пинка, так что они падают, но таких немного. Большинство из нас их не трогает, просто не обращает на них внимания. Впрочем, иной раз у них бывает такой жалкий вид, что тут невольно обозлишься и пнешь их ногой.

По вечерам русские приходят в бараки и открывают торги. Все, что у них есть, они меняют на хлеб. Но почти все русские давно уже променяли все, что у них было. Теперь они одеты в жалкие отрепья и предлагают на обмен только мелкие безделушки, которые они режут из дерева или же мастерят из осколков и медных поясков от снарядов.

Говорят они редко, а если и скажут что-нибудь, то всего лишь несколько слов. Они относятся друг к другу более человечно и, как мне кажется, как-то более по-братски, чем мы в нашем лагере. Быть может, это только оттого, что они чувствуют себя более несчастными, чем мы. Впрочем, для них война ведь уже кончилась.

Это было так странно и неожиданно. Еще зимой говорили о том, что скоро будет конец войне. Германия капитулирует, если начнется полномасштабное наступление по всем фронтам. Страна была уже истощена этой войной. А врагов становилось все больше. И недавние союзники покидали нас. И вот, в марте, в России, в самой благополучной и практически нетронутой войной стране, происходит революция. Полнейшая неразбериха и борьба за власть. Солдаты массово сдаются в плен или отступают. Нам оставалось лишь дожать их. Мир был так близок. И вот все начиналось сначала.

Словно кто-то играет, наслаждаясь войной и страданиями людскими. Чего они добивались? Сколько людей, обычных людей, погибло на этой войне? Наверняка уже миллионы. Мы получили новое оружие, которое позволяло убивать людей, сидя в безопасном месте. Но и у врагов оно было. Что только не применялось впервые здесь, на этой войне. Химические атаки, новейшая дальнобойная артиллерия, авиация, и еще какие-то бронированные машины, которые англичане называли «танки». Словно кто-то хотел испытать все это. Но перед чем? Что может быть разрушительней этой войны, которая идет уже по всему миру. Я надеялся, что она станет последней. Люди должны были осознать всю разрушительную мощь и отступить. Мир, в котором мы все могли бы жить, несмотря на все различия и противоречия.

Ополченцы из лагерной охраны рассказывают, что вначале пленные не были такими вялыми. В лагере, как это обычно бывает, было много случаев мужеложства, и, судя по рассказам, на этой почве пленные нередко пускали в ход кулаки и ножи. Теперь они совсем отупели и стали ко всему безразличными. Я вижу их темные фигуры. Их бороды развеваются на ветру. Я ничего о них не знаю, кроме того, что они пленные, и именно это приводит меня в смятение. Это безымянные существа, не знающие за собой вины.