Валерий Елманов: Княжья доля

На последующие две-три минуты в избе воцарилась гробовая тишина. Костя тупо разглядывал, во что превратились симпатичные шаровары красного цвета, неведомо когда надетые им, а мужик с открытым ртом смотрел на него, как дикарь из какого-нибудь каменного века на работающий телевизор. Потом, слегка придя в себя, бородач кинулся ему в ноги, старательно целуя и чуть ли не обсасывая на них пальцы, при этом вопя что-то нечленораздельное, но очень жалобное.

Отдельные связные слова Константин стал различать только спустя минуту после начала воплей. Из них следовало, что бородач очень раскаивается, в будущем он готов это ужасное и страшное преступление искупить, отслужить, и ежели только князь его не прибьет, то вернее слуги у него по гроб жизни не будет. Он же для него в лепешку расшибется, живота своего не жалея. Далее следовала прочая белиберда в том же духе. При этом мужик ухитрялся все время целовать Костины ноги и в порыве усердия, протягивая к нему жалобно руки, точнее, лапищи, похожие на хорошие совковые лопаты, чуть не сбил вторично кувшин, в котором, судя по всему, еще оставалась добрая половина браги, весьма приятно пахнущей медом.

Весь этот дешевый спектакль настолько граничил с издевательством, что Костя едва справился с тут же возникшим сильным желанием напрочь сорвать игру актеров какой-нибудь сумасбродной выходкой. Единственное, что слегка его притормозило, — уж очень правдоподобная бутафория, окружавшая новоиспеченного князя со всех сторон, а также еще более сильное желание досмотреть постановку до конца.

Поэтому он, сдержавшись и окончательно решив подыграть в меру сил артистам, сказал ровным миролюбивым тоном ползающему в ногах мужику:

— Ну все, хватит. Сядь и угомонись. Считай, что я тебя простил.

Заткнулся тот сразу, будто ему с размаху кляп в рот засунули. Сел на пол, выпучил на Константина недоверчиво глаза и в таком положении застыл, как статуя.

Новоиспеченный князь тем временем осторожненько присосался к носику кувшина. Содержимое, надо признаться, пришлось ему по душе и по вкусу. Впрочем, злоупотреблять данным зельем не стоило, поскольку предстояло разобраться в том, что же в конце концов с ним приключилось. Он уж хотел было аккуратненько порасспросить эту бородатую рожу, но тут в избу вошел приземистый дядька лет сорока пяти, одетый во что-то до жути старинное, но нарядное и тоже с окладистой бородой, в которую он надежно запрятал и свой нос картошкой, и узенькие, как у какого-нибудь китайца, глазки. Более того, чтобы еще надежнее скрыть свою внешность, сей мужик отрастил необыкновенно мохнатые кустистые брови. Борода его поднималась до самих глаз, а брови свешивались книзу. Таким образом маскировка обеспечивалась полностью.

Увидев вошедшего, обладатель рожи номер раз вышел из состояния ступора и довольно-таки резво отполз к противоположной лавке, испуганно глядя то на него, то на Константина.

— Стремянной твой горланил уж больно громко, вот я и зашел глянуть, не случилось ли чего, — пояснил цель своего прихода нарядный мужик и поинтересовался: — Или не угодил чем тебе Епифашка, князь?

Непонятно почему, но вошедший Константину сразу не понравился. Какой-то он был уж очень лживый, даже на вид. Именно поэтому Костя не стал вдаваться в подробности, а только хмуро заметил:

— Да неуклюжий он слегка, а так ничего.

Нарядный мужик, которого Костя успел окрестить мысленно жуликом, быстро вник в обстановку и оценил ситуацию почти мгновенно. Лицо его побагровело, и он, грозно повернувшись к перепуганному стремянному, замахнулся на того плеткой.

— Собака поганая, смерд подлый, — прошипел он сквозь зубы и с размаху перетянул его вдоль спины, потом ухватил за бороду и рявкнул: — Так-то ты князю нашему служишь!

Повернувшись к Константину, он льстиво и как-то уговаривающе добавил:

— Дозволь, князюшко, я ему сам наказание учиню, дабы впредь руки крепко твое добро держали?

Молчаливый дотоле стремянной вдруг пронзительно завопил:

— Смилуйся, боярин! Каюсь, промашка вышла! Искуплю верной службой!

— Оставь его, — буркнул Костя. — Сам накажу.

— Только ты уж его, — боярин нехотя выпустил бороду из рук, — не калечь. Стремянной он смышленый, а то, что рука у него дрогнула, так это от страху. Известно, ты поутру вельми неласков, а длань у тебя тяжелая, вот он и... — тут он еще раз посмотрел на мокрые благоухающие штаны Кости и поморщился.

— Ишь как воняет. А ну живо порты сухие князю неси. Да исподнее тоже не забудь, — крикнул он вслед Епифашке, пулей метнувшемуся к выходу.