Дмитрий Беразинский - Задолго до Истмата

Ростислав лежал в кровати, до пояса укрытый одеялом, и рассказывал ей о «свидании» с Хранителем. Вернее, уже бывшим Хранителем. Софья сидела на стульчике у широкого трюмо, а старшая камеристка расчесывала ей волосы. Два дня назад императрица вместе с дочерью, принцессой Анастасией-Ульрикой, вернулись из лавры в столицу. Увидав расстроенное лицо «супруга перед людьми», она опечалилась, а узнав о причинах печали, обрадовалась.

— Ну и будем с тобой жить-поживать, добра наживать, — сказала она, — пора бы тебе уже и пристань обрести, солнце мое. Прикинься горбуном — я тебя поцеловать хочу. А то я уж всерьез Карлу подумывала из Стокгольма вызвать... после твоего отъезда.

— Для утех? — деловито поинтересовался Ростислав.

— Для их самых, — подтвердила глубокомысленным кивком Софья, — я ведь еще сучка — в полном соку. Благодаря вам, господин!

— Не жаль вьюноша? — хмыкнул Каманин. — Непривычный он к этому делу. Пару раз — и ноги протянет. А я кобель старый, проверенный. Опять же, мир повидал.

— Государыня, — почтительно вмешалась камеристка, — я вам сейчас половину волос повыдергиваю. Погодите шутковать.

— Понял, батюшка мой? Заткнись! — бросила Софья. — И ты мне так и не сказал, что Хранитель еще говорил.

Ростислав медленно вынул одну руку из-под головы, запустил под одеяло, чего-то там с наслаждением почесал и ответил:

— Чего говорил? Что обещают девушкам парни: вернусь — женюсь. Так и этот обещал... вспомню — позвоню. Тьфу! То есть через некоторое время заберу к себе. Если учитывать, что под понятием «некоторое» может быть любая величина, меньшая за вечность, то этого времени лично у нас с тобой — уйма.

Софья прикрыла глаза. Камеристка закончила ее причесывать и положила гребешок на трюмо, а вырванные в процессе причесывания волосы тщательно собрала и бросила в пылающий камин.

— Государыня, я могу быть свободна? — присела девушка в реверансе.

— Да, иди, Маргарита, — сказала императрица, не открывая глаз, — передай куаферу, чтобы пришел к восьми часам. В десять будем говорить с народом, так я хочу, чтобы народ видел свою государыню в полной красе. Несмотря на старушечий возраст.

Лицо Ростислава выразило целую гамму чувств. По нему сейчас можно было прочитать, что он думает о публичном выступлении с балкона в зимний период, о роскошной прическе, которой все равно не будет видно под пуховым платом, о «старушечьем» возрасте императрицы. В принципе если считать по годам, то Софья Алексеевна являлась дамой в весьма почтенном возрасте. Пятьдесят один год — возраст немалый. Где-нибудь в глубинке выглядевшую так пятидесятилетнюю бабу могли бы и сжечь за колдовство, но императрице дозволено было многое. В последние годы не без усилий соответствующих ведомств распространился слух о том, что русская императрица угодна богу настолько, что он даже возвратил ей утраченную в монастыре молодость.

Она встала перед зеркалом. Невысокая, почти стройная, почти девушка. Только старят глаза да память о десятилетнем заточении.

— Ростик, — укоризненно произнесла она, — а ты хоть догадался спросить об Андрее Константиновиче и Иннокентии?

Каманин потянулся, а лицо его стало мрачным.

— Как же, спрашивал! Думаешь, он знает? Ни хрена он не знает! Брехал что-то про статические межпространственные заряды! Насколько я понял из его бормотания, то программа Корректировщика разбросала нашу троицу по окрестным мирам. С целью сохранения уровня энтропии... ах да, ты же не в курсе.

— Немного поняла, — она села на кровать, — мне твой отец успел прочитать почти весь курс «общей физики». Талантливый у тебя тятька. Жаль, больше его не увижу.

Ростислав промолчал. Совершенно неожиданно Софья Алексеевна, правительница Российской империи, прониклась дочерними чувствами к человеку из иного мира. Называла по-местному «тятей», к чему Алексей Михайлович так и не смог привыкнуть, несмотря на то что оставался демократом и космополитом.

Софья забралась к нему под одеяло и положила голову на грудь. В это время в дверь постучали.

— Ну дык! — отозвался Ростислав.

Вошла гувернантка принцессы, мать Наталья — жизнерадостная женщина лет сорока. Стараясь не смотреть на обнаженный торс Ростислава, произнесла:

— Государыня, принцесса Анастасия-Ульрика просится к вам. Я уж ей объясняла, что вы заняты, но она ни в какую. Хочет к вам.

— Господь с тобою, Наталья! — воскликнула Софья. — Конечно, зови. Виданное ли дело, чтобы дите к мамаше не пускали!