Алексей Лукьянов - Бандиты. Красные и Белые

Пора было делать ноги, но вот куда, Богдан пока понять не мог.

— Эй, Белоножкин, ты видишь, что я не обманул, — прошептал он на ухо командиру. — Дай хоть знак другу подать, чтобы он в сторонку отошел, под обстрел не попал.

Подхорунжий все еще не верил Перетрусову. Ему не хотелось давать бандиту хоть малейший шанс обмануть, однако все выглядело так, будто Перетрусов выполнил свою часть обязательств: свежее пожарище, рядом — дом, на крыльце — чепаевский конь, готовый унести хозяина. Эх, зарубить бы Перетрусова прямо сейчас, но вдруг Чепаев в доме не один, и как его тогда опознать?

— Только один раз, — сказал Белоножкин Перетрусову. — И без фокусов.

— Если я филином ухать начну, это будет фокус или как? — спросил Перетрусов.

Подхорунжий махнул рукой — делай, как нужно. Богдан два раза ухнул филином. Тотчас отозвался другой филин, совсем рядом, не то сзади, не то справа. Черт, да где же он?! Куда бежать, когда начнется заваруха?

Белоножкин откашлялся и приступил к исполнению задания, к которому уже давно готовился. В руке подхорунжего появился жестяной рупор.

— Чепаев, дом окружен, — громко и отчетливо произнес Белоножкин. — Выходи с поднятыми руками, если не хочешь, чтобы мы тебя поджарили!

Из избы ответили практически сразу:

— Кто это там гавкает?

Да, Чепаев уже не спал и был готов действовать. В том числе — хамить превосходящим силам противника. Белоножкин поиграл желваками и твердо поставил Чепаева на место:

— С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает подхорунжий Белоножкин. Слыхал о таком?!

Если Чепаев и слышал о Белоножкине, то не хотел это обсуждать. В самом деле, у него были куда более насущные проблемы. Например, придумать, как вырваться из окружения.

— Ну так я пойду? — спросил Богдан.

— Сиди, где сидишь, — сказал Белоножкин. — С тобой еще полковник расплатиться должен.

— Я передумал, мне эти деньги не нужны. Мне обещали жизнь, меня это вполне устраивает.

— Договор заключен с полковником, — повторил подхорунжий и снова поднес ко рту рупор. — Считаю до трех. Раз!

Богдан напрягся. Сейчас могло начаться его последнее приключение.

— Два!

И все-таки — откуда Лёнька подал сигнал? Дело уже пахло керосином. Надо понять, где пройдет линия огня. Эх, Петух был бы сейчас очень кстати…

— Три!

Перетрусов понял, что Лёнька стоит за дверью и держит лошадь.

Петька не боялся тифа, говорил «Зараза к заразе не липнет» и время от времени заглядывал по вечерам в лазарет, к медсестре Маняше, где неминуемо задерживался до ночи.

Маняша отвечать Петьке взаимностью не торопилась. Знаки внимания принимала благосклонно, но чтобы там за ручку подержаться или поцеловаться «хошамо в шшочку» — ни-ни. Петька изнывал от любви и готов был часами сидеть и смотреть на миленькое личико Маняши в сестринском чепце.

Сегодня Петька не думал навещать зазнобу — ведь у Маняши ночное дежурство, а в это время к ней вообще бесполезно соваться, выгнала бы и несколько дней к себе не подпускала.

Но Петьке не спалось. Он думал: вот не завтра, так послезавтра уйдем в поход. Лазарет Чепай с собой тащить не будет, сказал — отправимся налегке, больных и раненых оставляем, демобилизация им пришла. Получается, больше никогда Петька Маняшу не увидит. И оттого на сердце сделалось так больно и тоскливо, что Петька решил — сейчас или никогда.

Он даже одеваться не стал, как был — в кальсонах и фуфайке, — так и выскочил на улицу, под дождь. Решил пойти пешком и сказать Маняше, что любит ее. Не каменная же она…

Петьке не удалось дойти до лазарета и увидеть мертвое тело любимой девушки, потому что, добежав до ворот, он услышал чью-то раздраженную тираду:

— Ты что меня, египетский хлопок, с ума свести хочешь? Ты что, думаешь, кроме твоего Пантелеева в мире больше Лёнек не осталось?!

Это был голос Юрки Очумелова. Опять, наверное, спорит со своим тупым напарником Елдыриным. Петька решил, что надо бы пропустить их мимо, не хотелось выглядеть перед сослуживцами полным дураком. Сейчас они пройдут и…

— Аргх! — раздалось во тьме, и Петька услышал, как что-то упало на землю.

Два раза. Разговор между Очумеловым и Елдыриным оборвался на полуслове.

Осторожно приоткрыв калитку, Петька выглянул на улицу. Он разглядел в нескольких десятках шагов от себя две незнакомые фигуры с белыми повязками на рукавах.

Дождь стих так же внезапно, как и начался. В просвете, образовавшемся в тучах, показалась луна.