Андрей Дай - Поводырь в опале

— Что вы, дорогой Илья Петрович. Какие еще векселя? — слегка улыбнулся я «другу семьи». — Я, согласно Табелю, такой же генерал-майора чин имею, что и вы. Томской губернией начальствую. Да и без этого не бедствую. Вы видно обидеть меня хотите? Приношу свои извинения, что явился без приглашения. Однако же, должен, и даже обязан показать вам кое-что!

Артемка положил пакет с ружьями на комод, торопливо, достал из тубы карту и постелил ее на стол. Мне оставалось только придавить заворачивающиеся уголки непокорной бумаги фарфоровыми статуэтками.

— Что это? — спросил, потрясенный до глубины души моей нахальностью, Чайковский.

— Это карта, Илья Петрович, — терпеливо начал объяснять я. — Извольте взглянуть сюда. Вот здесь, и здесь, и дальше на юго-запад, на небольшой глубине залегают железные руды. Вот, видите? Здесь я начертил квадратик… Здесь уже этим летом начнут строить каторжную тюрьму и прокладывать дорогу к шахте. Вот тут будет сама шахта… Тут, вот где речка, видите? Начнем возведение чугунолитейного завода…

— А это? — ткнул пальцем в район Анжерки генерал. — Эти значки, что значат?

— Здесь каменный уголь, Илья Петрович. А вот так ляжет дорога. Вот так и так. И сюда, к печам. Тут же и кокс будем делать. И для продажи на Урал, и для своих нужд.

— О! Там так плохо с лесом? Чем вам древесный уголь плох?

— Деревья жалко. Лес растет очень медленно, а для железа его нужно весьма много. И так уже на Алтае все по-выжгли. Да и дешевле тот, что из земли.

— А дальше? Из чугуна в железо, где намерены переделывать?

— Я думал, где-нибудь ближе к Томску. Ближе к реке. Там же и механический завод, чтоб паровые машины строить. И вальцы для рельс.

— Это лишнее, — рубанул ладонью генерал. — Топлива вдвое больше потребуется. Лучше все вместе… А рельсы-то вам… Герман Густавович? Правильно? Рельсы вам, Герман Густавович, для каких целей потребны?

— А вот эту полосатую линию видите? Это железная дорога. Сперва из Томска в Красноярск. После уже и до Омска…

— Однако! — выдохнул, потрясенный размахом моих замыслов Чайковский, и сел, позабыв предложить это же мне. И я стоял у стола, как студент на экзамене у профессора, пока отец всемирно известного в будущем композитора, размышлял.

— Это же какие деньжищи, — женщины всегда прагматичнее мужчин. Генерал о деньгах и не вспомнил, обдумывая организационные и технические проблемы, а вот его «друг семьи» — в первую очередь.

— Около двух миллионов, сударыня, — кивнул я госпоже Александровой. — Не считая чугунки, конечно.

— Да-да, — рассеяно согласился Чайковский. — Не меньше двух…

— И Высочайшее дозволение на постройку дороги у вас, господин губернатор, уже верно есть? — не унималась женщина.

— Нет, — откровенно признался я. — Но будет. А на строительство железоделательного уже и бумаги выправлены и капиталы собраны… В основном.

— А какая выработка железа должна быть у вашего, Герман Густавович, завода? — очнулся генерал.

— Тонн пятьдесят, — пожал я плечами. — Наверное. Я не слишком в этом разбираюсь. Железа должно быть достаточно на все заказы. И на рельсы, и на пароходы, и на мелочи всякие. Я, знаете ли, этим летом намерен достроить дорогу в Китай. А там наши изделия охотным спросом берут.

— Мдаааа. Однако!

Чайковский пятерней взлохматил и без того торчащие как попало волосы.

— Этакий американский размах! Я потрясен. Дерзкий, весьма дерзкий прожект. В дикой-то Сибири! Но, смею спросить, отчего вы пришли мне это показать?

— Как отчего? — сделал вид, будто удивился я. — Так ведь этому всему нужен управляющий! Человек совершеннейше ваших, дорогой Илья Петрович, качеств. Опытный, знающий и обладающий талантом подбирать нужных людей. Куда же мне еще было это нести?

— В Сибирь? — хихикнул генерал. — Я? Больной и усталый человек? Простите великодушно, но…

— Десять тысяч в год серебром, — чувствуя себя Дьяволом-Искусителем, перебил я хозяина. — И право самому подобрать себе сотрудников. Могу прямо сейчас выписать вексель в Государственный Банк. Это на переезд вам и тем людям, кого вы сочтете нужным принять на службу. И непременно обделайте свои дела с евреями. Сколько там? Рублей пятьсот? Семьсот?

— Пятьсот семьдесят, — вскинув брови, выдохнул он. А Елизавета Михайловна прикрыла рот ладошкой.

— Пятьсот семьдесят, — хмыкнул я, и без спроса усевшись за стол, принялся писать. — Будем считать, что это мой подарок вашей замечательной семье на Рождество.