— Вот ведь ловкая стерва... — не без любования отметил Красавчик и полез за Маргаритой следом.
Артур, лягнув в челюсть кого-то, вцепившегося в его ногу, забрался в вагон последним и быстро поднял за собой стекло. Даша уже сидела в углу открытого купе у окна. Марго устроилась рядом. Красавчик закинул Креветку на самый верх, на заставленную тюками полку, втиснулся напротив Марго, между покрытой инеем стеной и обрюзглым сизым мужиком в солдатской шинели. Затих. Артур огляделся, места ему не было — разве что громоздиться поверх чьих-то тюков.
— Садись, милай... Мои узелки-то... — краснощекая баба, кое-как устроившаяся с краю нижнего яруса, заулыбалась гнилым ртом. — Ножищи то отрастил! Садись.
Артур сел.
Через полчаса вагон забился до отказа. Ни в узком проходе, ни в купе, ни в невыносимо холодном тамбуре места не оставалось. В вагоне галдело, возилось, громыхало, кашляло, чихало и звякало стеклом (кто-то достал самогон), запахи махры и пота мешались с угольной вонью, и над всем вагоном витал дух общего возбуждения и радости. Раздался лязг сцепки, и обросший людьми поезд тронулся с места. Заядлые путешественники принялись сооружать из узлов и тюков лежаки. Красавчик притворился спящим, а то и вправду заснул. Тут же захрапела мужским густым храпом Маргарита. Затих наверху Креветка. Артур, неуклюже пристроившись на узлах, молчал.
Баба пошарила внутри узелка, что лежал у нее на коленках, достала оттуда ржаной сухарь и, разломав пополам, половину протянула Даше.
— На. Пососи сухарика. Синяя вся. А я из Самары буду. Прошлым летом у нас картошечка родилася как горох, просо ссохло. Желуди я дитям варила, корочку липовую толкла... Троих ребятят схоронила, трое пережили, вроде как. Свечку пошла поставила. А тут и тиф. Померли малые. Сгорели за неделю. А я живая. Хожу, правда, плохо, — баба задрала юбку, бесстыже опустила нитяные чулки и продемонстрировала всему вагону отекшие в лодыжках ноги.
Говорила все это баба ровно, без грусти, словно горе выжгло ее изнутри подчистую и ничего больше не осталось. Только выстуженный вагон, странные попутчики да стук колес. Сизый мужик понимающе мычал, крепко держа обеими руками сидор. Жаловался, что уже которую неделю ночует на вокзале, и что был он в Белокаменной по делам, а теперь ехать ему аж в саму Одессу, где ждет его молодая жинка, если еще не скурвилась и не спуталась с уркаганами или солдатней. Баба сочувственно кивала. А Артур из сказанного понимал мало, но, может, от этого было ему еще страшнее, поэтому он глядел и глядел на Дашу и старался понять, о чем думает она, слушая старуху? Кого винит за свою судьбу, за смерть родных, и за то неизбывное горе, что окутало Дашину страну, согнало неповинных ни в чем людей с насиженных мест, погнало в дорогу?
— В Екатеринослав надо мне. К сестре... А вы что за люди такие будете, барышня? Гляжу, никак понять не могу. Вы, вроде, из благородных, а одна среди мужиков... Да еще и этот убогынькый... — баба быстро перекрестилась, глазами показала наверх, туда, где, спрятавшись за тюками, сопел Креветка.
— Мы... это... едем вот.
Даша поперхнулась сухарными крошками. По всему, отвечать за остальных приходилось ей. По-русски кое-как говорила лишь Маргарита, но акцент ее все же был ужасающ и вызвал бы ненужные подозрения.
— А муж-то твой, который из трех будет? Чай не карла? — никак не хотела угомониться любопытная старуха.
— Муж? В смысле... Муж? — Даша замямлила...
— Я муж! — Артур строго уставился в краснощекое щербатое лицо.
— От! Так оно сразу видно. Подходите-то как друг дружке! Как ниточка с иголочкой, — баба поплыла в улыбке и протянула Артуру вторую половину сухаря. Отказываться майор не стал — цыганских пирожков ему было мало.
— Да. Муж, — Даша выдавила из себя слово «муж» и презрительно смерила Артура взглядом. — А вообще-то мы все — артисты цирка! Едем на гастроль! Вот он, муж мой, например, клоун! Рыжий!
Артур едва не подавился. Судя по тому, как фыркнула Марго, она вовсе не спала, слышала все преотлично и теперь едва сдерживала смех.
— Циркачи, значит... Шапито? — влез сизый. Ему явно хотелось поговорить. — Вижу, через окно в вагон лезете, и сразу понял — циркачи. Чудные уж больно по виду. И лилипутик с вами, и мамзель из себя ладная... Акробатка, поди. А в кожанке кто таков будет? Серьезный человек, по всему.
— О это! Это сам товарищ Баркэрович. Наш анрэпрэнер из Чэка, — открыв сине-зеленые глаза, Маргарита вкусно зевнула.
Читать дальше