Вячеслав Яцко - Последний самодержец

Прокладка мешала идти, и даже Нелидова чувствовала неудобство. Но делать было нечего. Закончив одеваться и не забыв надеть браслет, который скрылся под длинными кружевными манжетами, Балашова направилась на второй этаж, в Помпейскую столовую.

Столовая, отделанная в красно-синих тонах, считалась малой и использовалась для трапез в узком кругу, со специально приглашёнными родственниками и сановниками. Длинный стол овальной формы был накрыт белой, спускающейся до пола скатертью с императорскими монограммами. По его краю шли гирлянды из васильков. С высокого потолка свешивалась большая хрустальная люстра, а на самих столах стояли серебряные канделябры, украшенные хрустальными подвесками. Вокруг столов стояли стулья, обитые ярко-красным материалом. "Очень удачно", — подумала Балашова.

Николай Первый расположился в центре стола; по левую руку от него заняла место императрица Александра Фёдоровна. Справа от императора сел цесаревич, рядом с ним — брат царя Михаил, а вслед за ним — генерал-фельдмаршал светлейший князь Варшавский Паскевич, светлейший князь Воронцов, граф Адлерберг, граф Орлов. Напротив, со стороны императрицы сидели их супруги. За каждым стулом стояли камер-пажи и пажи в малиновых кафтанах, подававшие блюда. Императору на ужин, как обычно, подали протёртый картофельный суп с куском чёрного хлеба и поставили серебряный стакан с водой. Остальные гости получили полноценный ужин из трёх перемен: суп с гренками с сыром, жаркое с овощами, десерт, чай.

Балашова, по незначительности своей придворной должности, сидела в конце стола и напрягала все усилия, прислушиваясь к разговору между императором и приближёнными, не забывая энергично орудовать столовыми приборами с перламутровыми ручками и золочёными набалдашниками.

После обмена традиционными любезностями, во время которого император спросил каждого о здоровье и семье, разговор ожидаемо зашёл о положении дел в Крыму.

— Больше всего меня удивляет в этой кампании, — говорил Воронцов, — беспрепятственная высадка враждебного десанта. Десантная операция весьма уязвима для нападения, как с суши, так и с моря. Светлейший князь Меншиков прекрасно об этом осведомлён, так как сам командовал десантом во время войны с турками. Поэтому для десанта выбирается место неожиданное для неприятеля, а высадка войск производится в кратчайшие сроки. В Крыму же место высадки вражеских войск было известно, высаживались они четыре дня — и за всё это время по ним не было сделано ни одного выстрела!

Воронцов отпил вина из серебряного бокала и продолжил.

— Я не сведущ в морском деле, но знаю, что наши моряки горели желанием напасть на корабли противника с моря. Но господин Меншиков отдал прямой приказ не препятствовать — вы только подумайте — не препятствовать — высадке врага!

Князь достал платок и промокнул морщинистый лоб. Все внимательно ждали его заключения.

— Я понимаю, что умозрительно такой приказ мог быть отдан, например, чтобы впоследствии заманить врага в ловушку. Но ведь никакой ловушки не последовало. Это по меньшей мере странно! — заключил генерал.

— А то, что последовало — это измена, — решительно сказал Паскевич. — Это измена, Государь!

Слово было произнесено. Наступила тишина. Гости замерли, прекратился стук столовых приборов.

Тишина была прервана грохотом упавшего стула и звоном разбившейся тарелки.

— Ах, бедняжка ещё не оправилась после вчерашнего потрясения! — воскликнула графиня Тизенгаузен и бросилась к упавшей в обморок Балашовой.

— Лекаря сюда! — зычным командным голосом крикнул император. Сразу несколько человек бросилось к выходу из столовой, и скоро появился Мандт. Он подошёл и, склонившись над Балашовой, вперил в неё пронзительный взгляд. Мышцы его шеи напряглись, лоб перерезала вертикальная морщина. Лена почувствовала, что её воля парализована, и она не может пошевелить и пальцем. "Спать, спать, спать", — призывала заполнившая её голову чужая мысль. "Все потеряно…" — подсознательно подумала она, предпринимая последнее усилие освободиться от власти чужой воли. Пальцы её инстинктивно сжались в кулаки, причём правый захватил и дёрнул край скатерти. Чашка с чаем, стоявшая на краю стола, свалилась на шею лекаря.

— Arschloch! — зло вскрикнул немец, невольно отводя взгляд и хватаясь руками за шею.

Освободившись на мгновение от его воздействия, Балашова закрыла глаза и немедленно начала прямую передачу; кнопка на браслете была давно включена.