Владимир Коваленко - Крылья империи

— Почему кусался? Шпаги не было, что ли?

— Это той, что я здесь же подобрал? Эччеленца, это же парадная блесна, не сталь, а сосулька. Сломалась на первом выпаде. Пришлось подручными средствами. Ну и природными тоже. А кусаться мне самому противно. Потому я прошу меня на грядущее вооружить. А так же обмундировать. Долго я, эччеленца, буду рисковать простудиться? И босиком ходить мне тоже надоело.

Губернатор, подобно змее, даже глазами не хлопал. Но волевую челюсть на грудь не уронил.

— Кто это? — наконец, выдавил он из себя.

— Да вот обитают такие в княжестве Пелымском. Не страшнее арапов. Но цивилизованнее. По-русски выучился в недели, по-немецки пока только ругается. Сам знаешь, в нашей армии без германской брани никак. Слушайте, Анатолий Васильевич, зачислите его в русскую службу. А то мне нужен толковый адъютант.

— А вы сами-то кто?

— Я? Фельдмаршал граф Миних. Приходилось слыхивать?

— Скорее как сказку… Я пешком под стол ходил, когда вы Перекоп брали и Очаков. Оду Ломоносова на взятие Хотина наизусть: "Крепит отечества любовь сынов российских дух и руку; желает всяк пролить всю кровь, от грозного бодрится звуку. Как сильный лев стада волков, что кажут острых ряд зубов"… — дошедши до этого места, не выдержал, посмотрел на Баглира и сбился, — Счастлив служить.

— Ну, так оформите юноше хоть фендрика какого-нибудь. А лучше повыше.

— Да он хоть дворянин?

— Его отец в… Китае имел мандаринскую пуговицу на шапке и высший орден. Какой?

Баглир встрепенулся.

— "Сорока лучей", эччеленца. Вообще-то он не совсем высший, хотя…

— Родину он покинул в чрезвычайной спешке по соображениям целости шкуры, — Миних говорил нарочито громко, — так что обычный наш кадр. Шатался по Сибири, озверел. Потом набрел на мое узилище, отметелил охрану, вломился в дом. Обнаруживает разнообразные технические познания. Так как?

— Ради Бога, ваше высокопревосходительство. Но я могу его провести только по статской линии. — разговор зашел о привычном, и разум губернатора ухватился за возможность остаться в норме и уйти от невозможных предметов. В конце концов, если тайный сыск отменили, то и люди в перьях могут быть. И псоглавцы… Анатолий Васильевич отогнал было от себя размышления о необычном, но вот оно — стоит и смотрит большими зелеными глазищами. Зрачки у этих глазищ были вертикальными! А вокруг все уложено такими маленькими белыми перышками. Он прикрыл глаза рукой. Стало легче.

— Приходите, пожалуй, завтра, граф. Не обессудьте — видите же, какая кутерьма. Пока разгребусь…

— А то мы поможем, — предложил Миних.

— Я и сам. Прошла минутная слабость, я снова зол и нацелен на работу.

Губернатор поспешно вышел, даже выбежал из казначейской. Было слышно, как он орет на оклемавшуюся в коридоре четверку. Потом сбавил голос:

— Ладно. По здравому размышлению я решил доверить вам четверым охранение казенных сумм. Медяка недосчитаюсь — вздерну всех четверых. Ясно? Жалованье, правда, можете брать в срок, а прочее — никак. За главного — Бьют, как старший по чину.

Миних одобрительно кивнул.

— Справится. А мы пойдем к портному и оружейнику. Мой адъютант должен выглядеть соответственно. Кстати, что у вас носят? Немецкое, да и русское, на тебе будет сидеть как седло на корове. А ты же не варвар, чтобы ходить в ремнях и шпаге…

Миних оптом продал половину Баглировой добычи какому-то второгильдейскому купцу — как результат двадцати лет успешных охотничьих походов. И то купчик удивлялся и цокал языком — такая куча пушнины, на две подводы не вошла. Хотел купить и другую половину — но фельдмаршал рассудил, что в Москве или Петербурге цена будет не в пример лучше. Зато на появившиеся деньги можно было сделать Баглира человеком.

Баглир совершенно не умел рисовать. И никогда не думал, что будет об этом серьезно жалеть. Но как прикажете объяснить портному, причем провинциальному и в особых изысках доселе не замеченному, что надо сшить на существо другого разумного вида? Да так, чтобы это органично смотрелось среди дурацких нарядов высших классов.

Проще всего оказалось со всякой мелочью. Перчатки с прорезями для выпуска когтей, такие же мягкие сапоги по типу кавказских ичигов, банальные портянки, треуголка. С прочим пришлось помучиться. Портной поначалу принял Баглира за зверя. Потом, когда тот заговорил — за ангела. Но когда в его руки перекочевал задаток, остался только клиент. Облегающие штаны и сюртуки, одетые поверх перьев, превратили бы Баглира в точное подобие подушки. Наряды, принятые у него на родине, здесь многих бы удивили. Пришлось комбинировать. В результате получилось нечто, являющее низкорослое смешение казака-запорожца и польского пана середины семнадцатого века. Крылья пропали незнамо куда, только по бокам жупана шли непонятные разрезы. Баглир назвал эту деталь спинной муфтой. Портной ожидал, что из сложенных крыльев получится горбик. Ничего подобного — только плечи стали шире. Поверх пошел темно-серый плащ с пелериной.